Форум » Годрикова Лощина » Деревенская улица 0.2 » Ответить
Деревенская улица 0.2
Game Master: Узенькая улочка, по обеим сторонам которой довольно близко примыкают друг к другу дома, соединяется с центральной площадью деревушки. Золотистый свет фонарей освещает её в тёмное время суток. Кроме домов здесь есть несколько магазинчиков, почта и паб. На дальней стороне площади драгоценными камнями сияют цветные витражи в окнах маленькой церкви. За церковью располагается местное кладбище, на котором похоронены Игнотус Певерелл, Кендра и Ариана Дамблдор, а также другие волшебники, некогда жившие в Годриковой Лощине. Зимой улицу почти не чистят от снега, оттого она частенько утопает в сугробах, укрытая голубоватым снежным одеялом, мерцающим в радужных искрах от озаренных витражей, фонарей и светящихся окошек.
Ответов - 28, стр:
1 2 All
Igor Karkaroff: Какое поразительное упрямство. Какая поразительная глупость. Какое упорство, достойное лучшего примирения. Замерев, Игорь Каркаров в немом удивлении наблюдал за тем, как целительница в гробовом молчании поднялась с земли. Неловкие вызванные слепотой движения вызывали усмешку. Выражение лица малышки делало эту усмешку еще шире. Но все же...Но все же... Пожиратель вынужден был записать себе поражение. Откуда в этой девчонке столько силы духа, чтобы...Неужто это было оно - хваленое моральное превосходство светлых магов? Ордена Феникса? Постепенно усмешка на губах Игоря съеживалась и хирела, лицо вытягивалось, кислота его могла поспорить с кислотой лимона. Возможно, кто-то другой в этот момент испытал хотя бы зачатки уважения к этой колдунье. Но не Игорь. Ненависть чистая, желание сломать и раздавить, узнать где точка ее не возврата вихрем промчались по его жилам. Закрепились завистью и страхом, клубком гадюк свернувшихся в груди. Он не знал самопожертвования, он не понимал этого. Почему она не боялась его, когда сама ее жизнь была в его руках? Это бесило, даже такого холодного и равнодушного человека, как Каркаров. В раздражении палочка крутилась в его пальцах, хлопала его по бедру. Он кусал губы. То, что он считал слабостью...То, что Хозяин считал слабостью... Было ли оно на самом деле силой? Пожиратель Смерти мысленно выругался. Как эта никчемная особа вообще могла навести его на такие мысли? Но интереса темный маг не утратил. Его все еще занимало, что же она будет делать дальше? Когда достигнет истекающей кровью магглы. Что? Что она - против него?! Мозаика не желала складываться, части ее никак не подходили друг к другу. Цельной картины не получилось, а острые края заставляли кровоточить пальцы, кровоточить мысли в безуспешной попытке осознать. Признать ее безмозглой куклой - это бы решило все. Но Игорь Каркаров никогда не признавал легких путей и поверхностных решений. А гордость не позволяла признать свое поражение перед ней. Время, - подумал он, - все решит время. И тут чуть в стороне что-то щелкнуло. Пожиратель не узнал звука, но понял только одно. Они уже не были одни. Сердце его сделало кульбит, оказавшись где-то в коленях. Нет, еще ниже. Авроры. А кто еще будет разгуливать по улицам в такое время? Он ведь их ждал, ждал, знал, что-таки придут. Холодный липкий пот пробил Игоря, практически физическая боль стиснула внутренности, как кулак великана пробивший дыру сквозь тонкую кожу прямо ему в живот. Азкабан? Никогда. Ах, как жаль, что он не успел тут закончить...Прощай, крошка. Вернее до встречи. Каркаров даже не стал оборачиваться, не стал ждать пока его настигнут боевые заклинания. Он бежал. Как делал всю свою сознательную жизнь, и только благодаря этому был до сих пор жив. Последнее что видел Игорь прежде, чем вихрь аппарации унес его прочь, как волшебница бросилась к маггле, довольно ловко обрабатывая ее раны непонятно откуда взявшейся волшебной палочкой. Мунго? >>>Каслрок
Matilda Lancaster: "Упустили", - вот что было первой мыслью девушки. Упустили в очередной раз, причем тех людей, по которым давным-давно горькими слезами обливается Азкабан. И что теперь? Еще была возможность следовать за ними, еще была возможность поймать и обезвредить, но как же Матильде было обидно, что не удалось прекратить все в один миг заклинаниями. Хотя, конечно, ее заклятье лихорадки достигло цели, но это - лишь маленький укол... Впрочем, Матильда заставила себя думать не о скрывшихся Пожирателях Смерти, а о том, как безопаснее и быстрее вывести из церкви оставшихся магглов. Матильда подгоняла их, желая и сама оказаться вне стен полуразрушенной базилики. Святое место уже не казалось святым, а обуглившийся Иисус уже не вызывал никакого благоговения. Груда почерневшего дерева, бывшая так близко к тому, что бы обратиться в пепел - а вовсе не святая для каждого христианина реликвия. Холод улицы пробрал до костей, но Ланкастер впервые за последние полчаса вздохнула спокойнее и полной грудью. Мутить стало меньше, да и разум прояснился. Но стоило рассмотреть все, что происходило на улице, и Ланкастер поняла, что радость ее была преждевременной: она заметила Барти-старшего, который пытался расправиться с великаном, заметила истоптанный, почерневший, а местами - и поалевший от крови - снег, раскинувшийся госпиталь, снующих туда и сюда людей. Магглам девушка сразу указала на пристанище волшебной медицины, ведь многие были изранены... А сама, дернув свое легкое пальто за воротник, укрыла синяки на своей шее - они остались от рук того маггла, которого заморозило ее собственное заклинание. О том, что он выжил, превратившись в ледяную насквозь фигуру, и говорить не стоило. Ланкастер окинула взглядом черневшие стены церкви - груда камней, а не пристанище святого духа... И девушка поспешила скорее прочь от них, вслед за магглами. Невысокий мужчина, отстающий от общей потрепанной группки их, хромал, и Ланкастер скорее подставила ему свое плечо, что бы помочь передвигаться. На душе у девушки было так же темно, как и в опустошенной церкви.
Benjy Fenwick: Тусклый свет настольной лампы упорно отказывался делать буквы, прыгающие перед глазами, четче, а стакан ледяной воды только понапрасну мельтешил перед глазами. Больше всего на свете хотелось домой, в теплую, мягкую постель – подальше от горы бумаг, которые нужно было пересмотреть до окончания рабочего дня. Взглянув на наручные часы, Бенджи Фенвик запустил пальцы в иссиня-черную шевелюру и устало прикрыл глаза. Теперь к прочим факторам нервирующего напряжения прибавилось назойливое тиканье секундной стрелки. Когда Фенвик почти задремал и, кажется, даже начал просмотр увлекательнейшего сна, в котором почему-то фигурировали фестралы, запряженные в старый форд Англия, глаза ослепило потустороннее, резко отличающееся от невзрачного света лампы, сияние, исходящее от… ну конечно это был патронус – универсальное средство связи между всеми членами Ордена Феникса. Зверь разинул пасть и заговорил голосом Минервы МакГонагалл, в котором явственно слышалась тревога. Лаконичное повествование было изложено буквально минуты за две, после чего Бенджи резко поднялся с места и аппарировал прямиком в Годрикову Лощину, где, оказывается, уже достаточно долгое время разворачивались громкие и жуткие события. Только бы успеть… Если за мной послали только для того, чтобы собрать в кучку трупы, то я пас… - Бенджи невесело усмехнулся, округлившимся взглядом осматривая сожженную дотла деревню, в которой каждая тропинка была орошена кровью. – У этих Пожирателей определенно извращенное чувство юмора… - Молодой человек в ужасе отскочил, чуть не наступив на голову бедняги-маггла – мда, в данном случае стоит смотреть не только по сторонам, но и под ноги, где раненных и убитых было отнюдь не меньше. – Проклятье! Бенджи не успевал и шага сделать, чтобы не натолкнуться на очередное израненное тело, поэтому продвигался он очень медленно, то и дело останавливаясь и бормоча под нос подходящие целебные заклинания. Со стороны полуразрушенной церкви к нему надвигалась громадная расплывчатая фигура. Слегка прищурившись, Бенджамин понял, что это всего-навсего девушка, волочащая на себе одного из пострадавших. И каково же было его удивление, когда в этой девушке он узнал свою хорошую приятельницу Матильду Ланкастер. Ту самую красавицу Ланкастер, с которой просто нереально найти общий язык. Бенджи рванулся ей на встречу, помог освободиться от хромающего мужчины, который, казалось, вот-вот потеряет сознание от боли, и, удивленно приподняв брови, уставился на бледную, в запыленной одежде Матильду. - Чудно выглядишь. – Фенвик уже наложил на ногу магглу обезболивающее заклинание и с интересом посматривал на светловолосую девушку, на лице которой, помимо привычной невозмутимости, теперь отражалась усталость. – Может быть, тебе стоит отправиться домой и как следует отдохнуть? – Бенджи, несомненно, знал, каков будет ответ, но все равно отчаянно пытался воззвать к здравому смыслу – Матильде самой сейчас требуется постельный режим и чашка горячего шоколада, а она еще умудряется бегать по полю минувшего сражения и собирать пострадавших. – Ты уж меня прости, но вряд ли ты всем сумеешь помочь, а уж о сражениях в твоем состоянии и речи быть не может. – Фенвик поднялся на ноги и встал прямо напротив девушки, вперив в нее настойчивый взгляд. Судя по всему, она скорее огреет меня оглушающим заклинанием, чем пропустит эту благотворительную помощь пострадавшим от рук Пожирателей. А мне придется искать приключений на пятую точку, чтобы в случае чего вытаскивать ее из беды. Черт, ну неужели нельзя было раньше сообщить мне об этом несчастном нападении?! - Сейчас, разумеется, не время и не место для подробного рассказа о том, какого лысого лешего здесь вообще произошло, я правильно понимаю? – Красноречиво оглядывая разрушенную деревню, изрек Бенджи, а спустя полминуты добавил, едва сдерживая улыбку: - И да, если надеешься, что я так просто отстану, то ты еще никогда так глубоко не ошибалась.
Tilda Crown: Маг исчез. Аппарировал, не оставляя за собой ни малейшего следа. Тильда опустила волшебную палочку и присмотрелась к женщине, которая подверглась нападению. Стоило бы прямо сейчас подойти и расспросить её, повезло ли запечатлеть Пожирателя Смерти крупным планом, но оборотное зелье принято не было, да и флакон с ним остался дома. Надо было хорошенько рассмотреть колдомедика, уже оказывавшего помощь, чтобы завтра взять интервью и проверить информацию. Давать в печать чей-то портрет, не убедившись в правдивости обвинений, было немыслимо. И тут, совершенно неожиданно, лицо колдомедика показалось смутно знакомым. Вот уж точно, никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь. Эмми Вэнс. Единственная, из одногруппниц, с кем можно было вместе прогуливаться по окрестностям Хогвартса и вести при этом увлекательную беседу. Единственная девушка, с которой она дружила в школе, если это можно было назвать дружбой в обычном понимании этого слова. Трудно было узнать в повзрослевшей и расцветшей женщине ту студентку, что спала на соседней кровати, но ошибиться было невозможно. Что ж. Это к лучшему. Во всяком случае, где-то у неё должен быть записан адрес мисс Вэнс, а это значило, что завтра её навестит Виктория Филдинг, уточняя информацию для нового номера пророка. Развернувшись, Тильда направилась к основной дороге из этого переулка. Судя по всему, Пожиратели отбыли, что-то происходило у пещер, но туда колдунья не собиралась. Оглядевшись, девушка не могла не отметить, насколько слажено работает Министерство Магии, стоило обязательно упомянуть это в утреннем выпуске. Дома вокруг возводились с приличной скоростью, раненых, в большинстве своём, растащили в импровизированные госпитали, да и тела почти прибрали. Только черный взрытый снег, окрашенный в красное местами, местами растаявший, разбитые дороги… нет, ещё многое напоминало о произошедшем здесь. Да. Здесь битва уже закончилась, уже можно было говорить в прошедшем времени. Но кто знает, что теперь твориться в пещерах? Тильда прошагала ещё какое-то время, погруженная в свои мысли, мало обращая внимание на происходящее вокруг. У неё впереди ещё много работы. Колдографии сами собой не проявятся, репортаж, соответственно, не проступит сквозь бумагу без вмешательства пера. Но стоило ещё немного задержаться, а значит - сменить пленку. Отряхнув от снега чудом уцелевшую скамейку Тильда присела на край. Волшебная палочка была уложена на колени, отщелканная пленка изъята из аппарата. Слишком ценные кадры, стоило запрятать их получше. Девушка расстегнула верхнюю пуговицу пальто и убрала цилиндр в надежный, закрывающийся на пуговицу, карман на рубашке под свитером. Новая пленка была заранее уложена в карман, теперь осталось немного повозиться, чтобы правильно зарядить её в паз.
Matilda Lancaster: Вот только Фенвика ей сегодня не хватало! Не потому, что Матильда не рада его видеть, вовсе наоборот - если этот человек оказывается рядом, Матильда чувствует себя пусть и скованно, но хорошо, будто под защитой. Но потому, что в минуты своего отчаяния и позора (а то, что Матильда упустила пожирателя и не смогла спасти две безвинные жизни из-за своей невнимательности и неопытности, она считала настоящим позором) девушка желала оставаться одна и мучительно переживать все вновь и вновь, перебирая в уме каждую сцену и виня себя во всех грехах. Нужно было лишь довести маггла до медиков, и скрыться куда-нибудь. Или же, собрав последние силы и стиснув зубы, ринуться за всеми к пещерам - что бы хоть как-то искупить свою вину, снова попытаться сделать все возможное, что бы обеспечить Пожирателям дорожку в Азкабан а магглам - светлое будущее. Но ей встретился именно Бенджи. Будь то обычный день, будь то обычная Матильда - она бы сделала надменное, строгое личико, что бы в очередной раз вообразить себя неприступной и гордой девицей, которая не желает заводить никаких романов и не собирается хоть как-то показывать, что ей льстит малейшее внимание Бенджи. Она же не маленькая, что бы краснеть и смущаться, когда он находиться рядом, правильно? И ни к чему все это - какие могут быть романтические мысли, когда вокруг - опасность, смерти, битвы? Хотя Ланкастер вряд ли нашла, что ответить, спроси у нее: "А если бы не все эти... ммм.. обстоятельства, как бы ты себя вела?" Но это неважно! Фенвик занялся магглом, а Ланкастер осталась стоять на месте, безучастная и подавленная. - Домой? Ты... ты издеваешься? - запротестовала девушка, недовольно нахмурив брови. Но на этом ее сопротивление, собственно, закончилось. Как не старалась она быть и сейчас серьезной, это получалось мало. Перед глазами все еще виделись те ужасные сцены из церкви, ужас еще сковывал девушку. Все намного сложнее, чем казалось раньше: борец за добро и справедливость из Ланкастер не такой уж хороший. Она закусила губу, осознав, что больше ничего умного в свою защиту придумать не может, и что готова согласиться - вот так, безвольно согласиться - с выводами Фенвика. - Мне нужно возвращаться к остальным аврорам - они направились в пещеры, - просто объявила она. Только что она там будет делать, если хочется, как маленькой девочке, где-то спрятаться и пореветь? Часок-другой, не больше. А после Матильда вернет себе хоть какое-то душевное спокойствие и все будет хорошо. А вот улыбаться ему не нужно было. Ланкастер снова насупилась. - Да. Но если в двух словах - сучились Пожиратели и великаны. Что еще ожидать в такое время? И... мне действительно нужно идти, и сейчас ошибаешься ты, если решил, что можешь меня остановить! На какое-то мгновение в ней проснулось привычное желание показать, что она здесь - самая умная и решительная, но... Ланкастер опустила глаза, устав что-то и себя строить. Перед Бенджи стояла вовсе не та умница и красавица Ланкастер, к которой он привык, а испуганная и подавленная девушка, которая не справилась с испытаниями, выпавшими на ее долю. Слишком уж много она на себя взяла. "Вряд ли ты всем сумеешь помочь", - вот в этом Бенджи оказался прав. Приходилось это признать.
Magnus Foragwill: Из прибывших на место трагедии работников министерства отделилися некто детектив Магнус У. Форагвилл, комитет по расследованиям Скотланд Ярда. По крайней мере, именно такие документы находились во внутреннем кармане пальто молодого человека. Образ дополняла перевязь с кобурой, нарочито гражданское облачение и внимательный прищур глаз. Откровенно говоря, "табельное" оружие магловского хранителя закона носилось исключительно для проформы: вряд ли Магнус успел бы его достать из-под пальто в случае неприятности, в то время как палочка была наготове. Заклинание поиска. Оно срабатывало не сразу, поэтому применялось не так уж и часто. Но Форагвилл особо не спешил. Нужно было найти всех выживших свидетелей и поговорить с ними - чтобы в случае надобности передать их в руки изменяющего память наряда. Итак, что мы видим... Магнус прикрыл глаза и навострил чувства. Один человек склонился над другим. Приоткрываем глаз... Ага, целительница. Дальше... Сидящая на скамейке девушка. Опять приподнимаем веко. Никого. На всякий случай маг проморгался и снова прожег пытливым взором место, где находилась фигура. На какой-то момент возникло впечатление, что засбоило старое заклинание и там никого и не было, но тут взгляд Форагвилла зацепился за какую-то деталь одежды. Еще через пару секунд он увидел ее. Девушка сидела и, как ни в чем не бывало, ковырялась в недрах фотоаппарата. Здорово. Только что тут убивали людей, а сейчас бесстрашный магл занимается тут фотосъемкой. Небось, увлекающаяся журналистка какой-нибудь завалящей газетенки. Никакого чувства самосохранения! А если окажется, что она здесь торчит давно... Есть вполне серьезная вероятность, что на пленке была запечатлена вся происходившая здесь бойня, а это уже интересно. - Акцио фотоаппарат! - еще дуэльные занятия в родовом пометье приучили мага по возможности применять заклинания в "тихом" виде, в чем и преуспел. Возможно, не стоило применять магию по отношению к маглу, но, рассудил Форагвилл, все равно ей придется изменять память. Магнус протянул вторую, не отягощенную палочкой, руку для почти квиддичного захвата квоффла фотосъемочного инструмента.
Tilda Crown: Фотоаппарат выскользнул из рук совершенно неожиданно, и отправился точно в чужие руки, поэтому взгляд голубых глаз, поднятый на незнакомого мага, был полон неподдельного удивления. Большой минус заклинаний невидимости, или отводящих взгляд, состоял в том, что они ослабляют внимание и острие восприятия. Ты уверен, что тебя никто не заметит, тем более в ситуациях подобной той, что произошла в лощине, но есть редко используемые, но, тем не менее, верные заклинания, которые подобные иллюзии разбивают в прах. Во всяком случае, стоявший перед ней никаким образом не угрожал ни жизни, ни здоровью. Очередной паяц из Министерства, скорее всего, группа зачистки. Надо же было ему так неудачно свалиться на голову. Похоже, что маг принял её за маггла, иначе бы в его руках оказался не фотоаппарат, а волшебная палочка. Не делая никаких попыток возвратить собственность, Тильда быстро поймала пальцами волшебную палочку и сделала пасс: - Defendo, - прекрасное заклинание, прекрасно у неё работало. Совсем несложное заклинание магического щита, а вместе с тем очень полезное. Тебе даже не нужно было знать, направленно в тебя заклятье, или нет. Щит просто поглотит их, оповестив об этом легким покалыванием в кончиках пальцев. У Тильды это заклинание не обнаруживало себя даже легчайшим свечением, обсалютно прозрачный щит, о его наличии догадаться было невозможно. Погода, между тем, ухудшалась катострофически. Было похоже, что начинается нешуточная метель, да и девушка уже порядком замерзла. В общем, стоило отправляться домой, но тут, нате вам, откуда, ни возьмись на голову падает какой-то олух. Тильда сидела на краю скамейки, сложив обе руки на коленях, с каким-то не бросающимся глаза достоинством. Из тех, что не на показ, а просто из характера и породы. Удивление, мелькнувшее в глазах, уступило место спокойствию и, немного, усталости от напряженной ночи. - Не будите ли вы так любезны, вернуть то, что мне принадлежит? - Тильда говорила спокойно, а при каждом слове с губ срывалось облачко пара. Ей никогда раньше не приходилось сталкиваться с попыткой отобрать у неё фотоаппарат. Понятное дело, что фотографы в подобных ситуациях ни кем не приветствуются, но это была наглость. Впрочем, Тильда готова была списать всё на недоразумение, если этот министерский мальчик-на-побегушках вернёт ей её вещь. Хотя, стоило отдать магу должное, прежде её ещё никто не засекал, когда она применяла подобные уловки, чтоб оставаться незамеченным. Он был первым, но это не злило, но скорее было небольшой неприятностью. Вот только маленькие проблемы иногда становятся огромными, если их вовремя не решить.
Benjy Fenwick: - Пожиратели и великаны? – Зачем-то переспросил Бенджи, и улыбка мгновенно сползла с его лица. – Чертовы ублюдки, кончено, без них не обошлось! – Еще один вымученный взгляд на погоревшую деревню. Вот она какая, эта война. Она совсем не похожа на детские игры, в которые он играл с соседскими мальчишками много лет назад. У нее глаза страшные. Пещеры… Что за фантазия у тебя, Ланкастер?!.. - Матильда, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы наивно лелеять надежду о возможности тебя хоть как-то удержать. Единственное, что для меня сейчас действительно важно - это обеспечение твоей безопасности, но одновременно с тем мне приходится думать об этих беднягах, которые по своему несчастью попали во всю эту заварушку, и бороться с твоим упрямством. Ты же знаешь, что я не отпущу тебя в эти проклятые пещеры одну! Бенджи присел возле маггла на корточки, чтобы убедиться, что никаких осложнений через какой-то промежуток времени не последует. - С вами все будет в порядке… - Ободряюще улыбнулся орденец на приглушенное бормотание мужчины о жене и детях. – И с ними тоже. – Не говорить же в самом деле, что процент того, что его семья жива, неумолимо приближен к нулю. Бедняга. А, может быть, он и впрямь поверил, потому что когда поднимаешь голову и видишь над собой Матильду Ланкастер, тебя охватывает небывалое спокойствие и даже ощущения, сильно схожие с уютом, и начинает казаться, что ты бесстрашно пойдешь за ней в любые пещеры, к любым Пожирателям и великанам. - Слушай, Матильда, а, главное, успокойся, тебя же всю трясет, если хочешь, мы пойдем туда, куда ты скажешь, - он крепко держал ее за плечи, заглядывая в глаза, пытаясь прочесть путающиеся мысли, - Если ты уверена, что у тебя хватит сил. Но… - Бенджи осекся – слишком много уверенности и непоколебимости было в голубых глазах. – Но тебе не кажется, что помощь нужнее здесь? Вокруг еще полно ранены, да и не один Пожиратель рыскает где-то неподалеку. Хорошо, отправляемся в пещеры. – Обреченное заключение, утвержденное вечно серьезным личиком. Если бы ты была чуточку живее, то и кошмары воспринимались бы гораздо проще, переносились легче. А ты так предана формальностям, так боишься хоть раз подвести себя, что превращаешься в холодное, гораздо реже огнестрельное, оружие Ордена Феникса. Знаешь, я все еще помню девочку со смешными косичками, всякий раз сердившуюся, когда кто-то шумел в гриффиндорской гостиной. Мне бы очень хотелось превратить тебя во что-то более земное и настоящее. Только ты вряд ли позволишь. А вокруг все настолько тихо, будто находишься в комнате с покойником, становится даже стыдно за слишком громкий разговор, за слишком одинокую улыбку и за бессмысленную трату времени на споры. Бенджи, как профессиональному целителю, конечно, больше импонировала помощь пострадавшим от налета Пожирателей Смерти магглов, но отпускать обессиленную Матильду в эпицентр сражения было выше его сил. Внезапно просто захотелось разделить с ней ее героизм и самоотверженность, которые так не сопоставлялись с ее физическим состоянием. Нет, она и впрямь поразительна! Но война уже изрядно потрепала ей жизнь, пусть она этого и не замечает. Да и мне наверняка здорово досталось. Как бы то ни было, время покажет. А сейчас хочется просто жить и поддерживать жизнь в других. Точно так же, как и тебе, моя дорогая Матильда. - Пойдем… Осторожно взять тебя за руку и сжать холодные и тонкие, словно паутина, пальцы, пытаясь их хоть как-то согреть. Если мы кидаемся в пекло, то должны соответствовать, иначе просто сгорим. Я не веду тебя, ты сама идешь, ища свою мечту, свой идеал, если так будет угодно, ты так отчаянно блуждаешь в этих своих поисках, каждый раз натыкаясь на стены, и все равно не сдаешься. Браво, что здесь еще скажешь?! В этом мы с тобой уж точно схожи. В нашем упоительном упрямстве. И как же вязко в этой загробной тишине, так тоскливо, что ты то и дело задаешься вопросом: «Мерлин правый, что я здесь делаю?» Спасаю людей, конечно. А точнее одну своенравную красавицу. Это же, в конце концов, моя работа, разве не так?
Emmeline Vance: В войне нет ничего героического. Нет никаких различий между достоинством и славной, честью и трусостью. Боятся все. Страх – это не что-то эфемерное, но вполне реальное и почти осязаемое чувство. Страх смерти – тем более. Страх смерти другого человека – ничтожен. На войне – каждый спасает свою шкуру. Каждый трясется за свою жизнь. В войне нет ничего героического. Каждый момент ты ждешь, что получишь удар в спину, и томительное ожидание порой просто убивает не хуже любого оружия. А когда удается выжить, вздохнуть с облегчением все равно не получается, потому что всегда знаешь – это не конец. Будет еще ни раз и не два такая ситуация, когда ты услышишь за своим плечом хриплое дыхание смерти. В войне нет ничего героического. Война приносит лишь утраты, боль и опустошение. Война – это жертвы, которые никому не нужны, кроме составителей учебников по истории. Это невинные жизни тех, кому война совершенно не нужна. А зачастую и тех, кто никогда не знал о том, что война вообще имеет место быть. Эммелина Вэнс сидела на коленях перед магглой, скончавшейся на ее руках несколько минут назад, и беззвучно плакала. Нет, вовсе не над безвременно почившей женщиной, которая, безусловно заслуживала жалости. Эмми горько рыдала о себе. О том, что конца этому ужасу не видно, и что никто пока не в силах остановить эту ужасающую мясорубку. Эмми рыдала о том, что сегодня она почти заглянула смерти в лицо, слышала ее голос, ее ненависть. И пусть пока целительница отделалась ноющей болью во всем теле, царапинами и безнадежно испорченной мантией, всем все равно понятно, что это не последняя ее встреча с безликими чудовищами, способными лишь убивать. Мисс Вэнс понятия не имела, сколько просидела вот так, борясь с последствиями своего шока, своего страхи и своей истерики. Может всего несколько минут, может несколько часов. Холодный ветер завывал в тишине, оглушительно-остро обрушившейся на деревушку. Битва стихла. В этот раз Пожиратели отступили. Но кто знает, надолго ли? Кто знает, сколько невинных людей вроде этой магглы, чьего имени она даже не знает, встретились сегодня с мрачным Жнецом? Сколько семей лишились близких. Сколько… Покачиваясь из стороны в сторону, Эммелина медленно поднялась с земли, крепко сжала в руках свою волшебную палочку и, с трудом переставляя ноги, побрела прочь от страшного места. Впрочем, далеко уйти ей не удалось – почувствовав приступ дурноты, целительница схватилась за кованую ограду одного из домиков и осела в снег. Ее рвало. Ей хотелось свернуться в комочек и отрешиться от всего происходящего. Впоследствии женщина никак не могла вспомнить, как оказалась на главной улице, где сновали люди из Министерства. Кто-то заботливо подхватил ее под руки, не дав упасть, когда очередной приступ головокружения навалился на Эмми. Не помнила она и того, как объясняла какому-то из сотрудников, где найти тело, и в какой стороне можно обнаружить полусгоревшую маску Пожирателя. Не помнила, как кто-то допытывался у нее о самочувствии, не помнила, что кто-то настойчиво выспрашивал ее адрес. Потом ее оставили в покое. Эммелина сидела на земле, уставившись в одну точку, и копила силы на последний рывок. Вокруг суетились сотрудники, стиравшие память, и, сказать по правде, Эмми сейчас совершенно точно не отказалась бы от подобной услуги, предложи ей это кто-нибудь. С другой стороны, в голове целительницы настойчиво билась мысль о том, что ей необходимо сообщить всем те немногие приметы одного Пожирателя, которые ей удалось узнать за короткую и драматичную встречу. Эммелина как мантру повторяла про себя эти приметы, пытаясь не забыть эту важную информацию и, возможно, вспомнить что-то еще. Это занятие давало ей также какое-то чувство собственной значимости, чувство, что она все-таки сможет сделать что-то полезное для всех. И отомстить этому негодяю за две унесенные им жизни. Это занятие также дало Эмми какие-то скрытые резервы ее внутренних сил. Глубоко вздохнув, волшебница закрыла глаза и аппарировала из деревни.
Magnus Foragwill: Форагвилл ненавидел оказываться виноватым. Нет, его вовсе не смущала мысль о том, что он мог натворить что-то неподобающее его статусу, возрасту или моральному воспитанию. Просто сама мысль о том, что он мог сделать что-то неправильно, приводила его в состояние тихого бешенства. В такие моменты проявлялась не самая лучшая черта его натуры: язвительность и желание спорить до тех пор, пока он не докажет всем свою правоту - даже при условии ее отсутствия. Магнус отдавал себе отчет в этом - и старался держать себя в руках. Как правило, получалось. А работа, тем временем, подбрасывала все больше и больше причин для взрыва. Сейчас он сглупил. Даже дважды сглупил. Во-первых, не стоило рваться с места в карьер, а подождать... Или "изымать" не фотоаппарат, а пленку - которая, наверняка уже отщелканная - в съемочном агрегате отсутствовала. Во-вторых - и это главное - представитель Славной, Величественной И-Так-Далее фамилии Форагвилл умудрился не обратить внимания на волшебную палочку у корреспондентки. Обаяния незнакомке в глазах молодого человека этот факт не добавил ни на йоту. Держа палочку наготове, Магнус произнес: - Не будет ли столь любезна уважаемая дама предоставить мне как работнику Министерства доказательства того, что вы не являетесь Пожирательницей Смерти? Кроме того, я попросил бы вас предоставить пленку от этого замечательного прибора, - он многозначительно потряс фотоаппаратом, - для расследования случившегося здесь. Наглость - второе счастье, и именно этим принципом Форагвилл периодически руководствовался - к примеру, для выбивания из преподавателя разрешения на посещение Запретной Секции. Пока человек ошеломлен/удивлен/ошарашен/невменяем (нужное подчеркнуть), можно из него вить веревки, а потом, когда он образумится, поставить перед фактом. Не самый честный метод, но жизнь научила рейвенкловца философски относится к этому. Тем более, что цели у него самые что ни на есть благородные. - Разумеется, Министерство Магии оценит ваше участие в раскрытии преступления, - добавил он немного небрежно, как само собой разумебщееся. Ну да, конечно. Может, грамоту какую дадут почетную с росписью министра - что-то типа "За заслуги перед Министерством". Вещь полезная только при условии того, что вам больше нечего повесить над кроватью. Но, тем не менее, вышеозначенная гипотетическая бумажка была какой-никакой, а наградой. На крайний случай, решил про себя Магнус, можно будет в своем отделе найти каку-нибудь похожую квитанцию и торжественно вручить ее прекрасной (окинув достаточно профессиональным взглядом девушку, Форагвилл с некоторым удивлением осознал, что не ошибся и незнакомка действительна была весьма хороша собой) даме. Изобразив на лице вежливую улыбку, молодой человек выжидательно посмотрел на колдунью.
Tilda Crown: Прямо пропорционально времени, которое Тильда смотрела на незнакомого мага, возникало ощущение, что где-то она его уже видела. Это возбуждало определенный интерес. Девушка, не смотря на то, что лавочка была укутана снегом, откинулась на спинку, чувствуя под лопатками мягкий ковёр. Пока незнакомец говорил, она закрыла глаза, тем более что вполне могла себе это позволить. В стойкости своих щитов колдунья был вполне уверена, а тот факт, что подобное пренебрежение к чужим словам, которое она не хотела, но демонстрировала прикрытыми глазами, могло раздражать, как-то не приходило ей в голову. Тильда не пропустила не единого сказанного ей слова. Отдать пленку? Уж не сошел ли министерский работник с ума? Слишком ценные кадры. Ещё один лёгкий пасс рукой, отработанный до непревзойденного автоматизма. Такой жест не опередить: - Sphaera Defendus, не разомкнув губ, даже не открыв глаза. Тильда почти физически ощутила, как замкнулась мощная магическая сфера, надежно оберегавшая её от любого посягательства. Она не любила, когда что-то шло не по её плану. Подобное приравнивалось к прямому вмешательству в её жизнь. А такого девушка не терпела. Причины, по которым колдунья уже бесследно не аппарировала домой, были тривиальны. Во-первых, Тильда была уверена в надежности своих щитов. Во всяком случае, было ясно, что заклинания, от которых не отгородится, незнакомец применять не станет. Во-вторых, увы, было жалко налаженный и отнюдь не дешевый фотоаппарат. В-третьих, любопытство. Тильде стало интересно, где она могла видеть этого молодого человека. Девушка распахнула шоколадные глаза, однако выражение их было совершенно бесстрастное, как если бы перед ней стоял не волшебник, демонстрирующий, что может этим пресловутым волшебством воспользоваться, а маггл. - Не будете ли вы так любезны, для начала, продемонстрировать мне доказательства того, что вы являетесь Министерским работником? – отдать пленку. Вообще-то от подобных притязаний могло защитить удостоверение корреспондента Ежедневного Пророка. Но что-то подсказывало, будь даже у неё это самое удостоверение, так просто маг от неё всё равно бы не отделался. А его слова, по поводу того, что Министерство оценит участие в раскрытие преступления, вызвали неуловимую улыбку. Интересно, каким образом её собирались благодарить, если даже имя своё Тильда называть не собиралась категорически. Слишком много в её жизни зависело именно от того, что параллели между именем и лицом провести было невозможно. Появилось ощущения сожаления, о невыпитом оборотном зелье. Она даже помнила, где именно оставила его, когда торопливо аппарировала в лощину. Тогда ей казалось, что заклинания отвода глаз будет вполне достаточно. Что ж. Одну и ту же ошибку дважды волшебница никогда не совершала. Тем временем волшебник продолжал смотреть на неё. Уже с улыбкой. Что-то в этой улыбке ей показалось до того туманным, что она, ровным голосом, продолжила своеобразный разговор: - Я вынуждена отказать вашей просьбе предоставить пленку, - глупо было пытаться сделать вид, что она не понимает, о чем идёт речь. Я, мол, не я и гиппогриф не мой. Волшебная палочка в тонких пальцах выглядела удивительно не к месту. Тем не менее, к решительным действиям Тильда была готова в любой момент. Шоколадные глаза скользили по лицу и фигуре Министерского работника, в попытке сопоставить его образ с каким-то отрезком из прошлого, в котором он, сомнений оставалось всё меньше, присутствовал. Вообще, маг, судя по всему, обладал не плохой выдержкой. Ибо стопроцентно заметив ещё одно произнесенное ей заклинание, остался спокоен. Это льстило ему. Потому, что если бы Тильда решила, что возникла угроза её жизни, завязалась нешуточная дуэль. Во всяком случае, со своей стороны она ограничена не была. Ни законом, ни моралью. Приятное преимущество.
Matilda Lancaster: Бенджи посеял в ее душе сомнения: конечно же, он ее не отпустит, она ведь прекрасно об этом знала, когда только заметила его подле - он боится за нее, и не допустит, что бы с ней что-то могло случиться. Но ведь если он пойдет с ней - так ли разумно это будет, ведь ему нужно оставаться здесь и помогать не ей одной, а спасать жизни магглов и тех волшебников, кто пострадал в схватке с Пожирателями? И перед Матильдой встал сложный выбор. То ли подчиниться своему долгу, а, возможно, просто упрямству и не желанию признавать свою позицию неправильной, то ли оставаться здесь, следуя разумной практичности, а вместе с ней - и своей трусости. Дементор разбери, что здесь правильно, а что здесь - фальшь. Она молчала, пытаясь справиться с собой и решить. Фенвик же пытался вразумить ее, находя множество резонных причин для того, что им лучше быть здесь, а не лезть на рожон. Ей понадобилось еще несколько минут, что бы найти нужные аргументы и развеять свои сомнения. Им нужно идти к пещерам. Да. Ибо... - Там раненных может оказаться еще больше, - строго произнесла она. - Сейчас помощь нужна везде, не только здесь. "Мне очень сложно, Бенджи. Как же хорошо, что ты оказался рядом - теперь я точно со всем справлюсь. И, в первую очередь, с собой и своими эмоциями. Простое твое присутствие рядом делает меня смелее и сильнее. Я, наверное, странная... Любая другая на моем месте, если ей и правда нравился ты, чувствовала бы себя под защитой и опекой, желала бы скорее обнять тебя и не думать больше ни о чем. А я... Я просто не признаюсь сама себе в том, что ты мне очень, очень дорог". Людей не хватает везде - ни в тылах, ни на передовой. И пусть Ланкастер много на себя берет, но она привыкла думать, что может все-таки больше, чем у нее сейчас получается. И она будет стараться, будет искать правильные пути. И так, наверное, всю жизнь - ярые моралисты так и поступают. И мучают себя стыдом, если у них что-то не выходит, гораздо больше, чем обычные люди. Фенвик внимательно смотрел на нее, его пальцы сжимали ее плечи. "А если я признаюсь, то что?..." И, как она и предполагала, ей тут же захотелось обнять этого человека, который всегда оказывался рядом, когда ей это было нужно, всегда готов был помочь ей во всех начинаниях, мирился с ее чудовищным характером, не покидал ее, даже когда она вела себя как глупая, настырная, гордая девчонка. Он понимал ее больше, чем кто-либо другой. - Пойдем... - тихо сказала она. "Не нужно сейчас о чувствах. Это лишнее. Жаль, что мы не можем их просто отключить и, как оловянные солдатики, молча шагать в бой. Хотя без чувств мы, скорее всего, были бы не лучше Пожирателей..." Она нехотя высвободилась из объятий Бенджи и быстрым шагом направилась обратно, к церкви и пещерам за ней. И откуда взялись новые силы? Это все он, этот парень рядом. Делающий ее не только сильной, но и поселяющий в ее душе счастье. Простое, человеческое счастье, что она может быть для кого-то важной и единственной.
Magnus Foragwill: Один мудрец как-то сказал: "Никогда не уставайте и не стесняйтесь удивляться. Ведь в этом состоит сама жизнь, любознательность, познание. И помните - лишь тогда человек становится стариком, когда циническое восприятие заставялет его принимать любое событие бесстрастно. Потом исчезнет любопытство, потом - эмоции, и человек превратится в надгробие самому себе". Возможно, кому-нибудь эта фраза открыла бы глаза на мир. Магнус же еще не дошел до подобного состояния, а посему вышеозначенная сентенция значила для него не более, чем математическое "Qoud erad demоnstrandum". Тем не менее, слова и реакция девушки не стали чем-то неожиданным и Удивительным. Возможно, потому, что именно такие фразы и такое восприятие делали интересную, казалось бы, профессию рутиной. В такие момент лучшим вариантом было отвлечься, отойти... На худой конец, зайти в магловский паб и выпить бокал темного пива. Магнус достал их внутреннего кормана пальто свое министерское удостоверение и слегка небрежно им взмахнул. Вернув его на место, молодой человек подошел к скамейке и, как само собой разумеющееся, сел рядом с девушкой - примерно на таком же расстоянии, на каком садятся случайные прохожие в парке на лавке. Спрятав палочку в специальный карман, Форагвилл извлек откуда-то из недр одежды трубку вишневого дерева, набил ее табаком. Потыкавшись по карманам, он опять достал палочку, прикурил от нее. Повернувшись к корреспондентке (ему кажется, или действительно все симпатичные девушки чем-то похожи между собой?), он протянул ей фотоаппарат. После чего спросил: - Вы не против? Кажется, кто-то мне говорил, что табачный дым вредит фотографии. Это ведь неправда? Форагвилл взглянул в ее глаза. Большие, с чуть миндалевидным разрезом, карие... Красивые и потрясающе холодные. Магнус поймал себя на мысли, что пытается вспомнить заклинание, добавляющее теплоты во взгляд. - Людно здесь сегодня, вы не находите?
Rachel Gwin: Ох, и денёк сегодня выдался… На Годрикову лощину уже начали опускаться сумерки, когда Рейчел наконец-то освободилась. Допрашивать магглов после таких событий ужасно неблагодарное занятие. Да и не особо нужное, по её мнению – ведь и так известно, что погром учинили пожиратели смерти. Какая ещё информация, которой могли владеть эти, случайно оказавшиеся в эпицентре событий, простаки, могла интересовать её начальство? Но приказ есть приказ, и девушка безропотно подчиняясь, с участливым лицом разговаривала с множеством очевидцев. Впрочем, все они говорили примерно одно и то же: шёл по своим делам, ничто не предвещало опасности, как вдруг вспышки, крики… Максимум, что кто-то из них успел заметить – пара фигур в чёрных плащах и масках. Но, несмотря на такое мизерное количество увиденного, им всё равно приходилось редактировать память. Для этого следом за девушкой всюду ходил какой-то парень из бригады стирателей, и, как только та заканчивала допрос, немедленно брался за свою работу – за все годы работы в оперативном отделе девушка так и не привыкла к этой процедуре, поэтому и предпочитала терпеть чьё-то общество собственноручному стиранию памяти. Слишком тяжело оно ей давалось… Но наконец с этим было покончено, и мисс Гвин, подчёркнуто вежливо распрощавшись со своим сегодняшним напарником, медленно двинулась к главной улице деревеньки. Вокруг по прежнему царил какой-то шум – чьи-то голоса, гул пожаров, заклинания работников министерства – но уже было понятно, что самое страшное позади. И это обнадёживало девушку. Замедлив шаг, она приблизилась к выходу из переулка и остановилась, осматриваясь вокруг. Вдалеке маячили непонятные фигуры, очертания которых сложно было разобрать из-за снегопада, но поблизости никого не наблюдалось. А, вот какой-то парень тащит девушку за руку, перебегая с ней на другую сторону улицы. Правда, о том, что это девушка, Рейчел догадалась чисто интуитивно – фигуру человека надёжно скрывал просторный чёрный плащ, а лицо было спрятано под капюшоном. Но, чёрт побери, это же одна из пожирательниц! Рука девушки инстинктивно метнулась к карману мантии за волшебной палочкой, но тут же безвольно повисла вдоль тела, стоило оперативнице различить лицо её спутника. Ты? Нет… Нет, не может быть… Как это… Что происходит? Кто она? Зачем ты тянешь её за собой? Быть может, тебе приказано отконвоировать её на допрос? Но нет… Её ладонь покоится в твоей, ты не держишь её грубо за локоть, как обычную преступницу. В голове все смешалось… Вот шаг, другой, третий… Я просто подойду к тебе и спрошу в чём дело. Я имею на это право. Имею право знать. Но, нет… Остановись же! Прекрати! Ты целуешь эту жалкую женщину? Нет, невозможно, невозможно… Боже мой, пусть это всё окажется сном, дурным сном. Пусть этого не произойдёт, умоляю… Не могло, не должно было произойти… Не сегодня. Не в тот день, когда всё должно было наконец-то решиться. Почему? Господи, почему? На негнущихся ногах девушка пересекла улицу и опустилась на колени рядом с деревом, возле которого только что аппарировали эти двое. Теперь о том, что здесь действительно кто-то был, свидетельствовали лишь следы двух пар ног на снегу. Медленно опустив руку на снег, девушка кончиками пальцев дотронулась до самого чёткого отпечатка мужской ноги и порывисто втянула ртом воздух. Сомнений быть не могло. Рейчел обессилено закрыла глаза, привалившись боком к стволу злополучного дерева. Несколько минут она абсолютно не шевелилась, напоминая труп умершего от холода человека. Наконец она решительно открыла глаза и поднялась на ноги. Всё определённо не могло быть так плохо. Завтра она поговорит с ним и всё выяснится. И всё вновь будет хорошо. Просто нужно быть уведенной в этом. Только выйдя обратно на дорогу, она наконец почувствовала что ужасно замёрзла. Поплотнее запахнув мантию и подняв воротник, девушка, стуча зубами, нагнув голову бросилась бегом в какой-то из переулков. Но, пробежав метров тридцать, с размаху врезалась в кого-то идущего её навстречу. Мысленно проклиная всё на свете, оперативница подняла глаза, чтобы увидеть, кем же оказалось её, столь внезапно возникшее на пути, препятствие. -Зд-д-дравствуй, Гид-деон – не переставая стучать зубами произнесла она, выдавливая из себя измученную улыбку, зацепившую лишь уголки дрожащих от холода губ. – Ты уже освоб-бодился? Может поищем тогда какой-нибудь п-п-паб? Да что угод-дно, впрочем, лишь бы н-не стоять на мест-те… Выбрав самую протоптанную дорожку, девушка быстро зашагала по ней, увлекая за собой Пруэтта. Куда ведёт этот, путь она точно не знала. Да и не хотела знать. Возвращаться в штаб-квартиру или домой совершенно не было желания. Пока общество аврора немного успокаивало девушку, но кто знает, как оно будет дальше… - Нел-л-лёгкий денёк с-с-егодня выдался правда? – устало пробормотала она, сворачивая на перекрёстке. Но, не дав Пруэтту произнести и пары предложений, внезапно остановила его резким жестом руки – Тихо! Ты слышишь? – девушка напряглась, пытаясь разобрать, что же доносит до неё порывистый ветер. Крики. Чьи-то крики, полные страха. И гул пожара… Большого пожара, де-то совсем неподалёку. Не говоря ни слова, девушка бросилась бежать туда, откуда доносились все эти звуки, с каждой секундой становящиеся всё громче. Свернув очередной раз за угол, она увидела перед собой большой двухэтажный дом, правое крыло и середина которого были полностью объяты пламенем. Огонь ревел, заглушая вой ветра. Искры столбами пронзали уже успевшее почернеть небо. Кричала молодая женщина, сидевшая в одном халате прямо на снегу посередине улицы. Вокруг неё суетилась невысокая старушка, по виду будто её мать, пытавшаяся поднять женщину на ноги. Но та никак не реагировала на все эти действия. По её лицу градом текли слёзы, а все силы уходили на этот дикий крик, полный отчаяния. - Неееееееет! – заходилась она в ужасающем вопле – Джесика-а-а-а! Доченька! Неееет! Марта, пусти меня! – вдруг резко выпалила женщина и попыталась подняться на ноги. Но силы покинули её и она, как подкошенная, рухнула обратно на снег, вновь заходясь в своём исступлённом крике. Медлить было нельзя. Одно её агуаменти здесь не поможет, а пока прибудет подмога, будет уже слишком поздно. Решительно выхватив из кармана волшебную палочку, девушка на бегу сбросила с себя сковывающую движения мантию. Размышлять не было времени. Метнув ещё один взгляд на рыдающую, она бросилась к охваченному пламенем входу в дом. Просто идти напролом. Ни о чём не думая.
Tilda Crown: Руки приняли фотоаппарат скорее автоматически, чем осмысленно. Тильда была удивлена до крайне степени. Подобное поведение выбило из колеи. Девушка ожидала чего угодно, но только не подобных действий, не того, что ей так вот запросто пойдут на встречу и вернут вещь. Она слишком плохо разбиралась в людях, причиноследственной связи поступков, и впервые в жизни поняла, что это было большое и печальное упущение. Каким-то неуловимым обаянием, мужчина расположил её к себе, возможно по тому, что нам всем, время от времени, необходимо живое человеческое общение, а может быть, причиной было его поведение. Окинув мага задумчивым и спокойным взглядом, Тильда убрала фотоаппарат в чехол и перевесила на бок, палочку, однако, она убирать не стала, мало ли, кто ещё мог здесь бродить. - Нет, не против, - она смотрела прямо перед собой, в темноту ночи, в разыгрывающуюся метель. Запах табака показался бархатисто-приятным, очень уместным и правильным. Ей вдруг почудилось, что за всеми книгами и формулами, откровениями дисциплин и тайнами утерянной нынче магии, она упустила что-то крайне важное. Что-то такое, чему по книгам не научишься. Тильда улыбнулась. Давно забытой улыбкой. Светлой, искренней и очень бесхитростной. Она, в общем-то, всегда была достаточно проста, разве что позволяла читать только открытые строки, кому-то не было суждено усмотреть даже название обложки, сама же колдунья знала содержание нескольких страниц наперед. Но сейчас промелькнуло то, что не разглядела в собственной книге она сама, то, что едва просвечивает между строк. Имя этому было - фантазия. Вообще-то воображение - необходимое условие, когда занимаешься наукой. Но фантазия, это совсем другое, она не имеет никакой почвы и никакого результата, а поэтому опасна. Улыбка растворилась, так и не коснувшись глаз, - Курите, пленке это не повредит. Тильда не испытала совершенно никакого беспокойства по поводу того, что маг сел рядом. Она лишь немного повернула голову, не навящиво рассматривая его. Серые глаза, их выражение. Она вспомнила мысли, но не помнила момента и обстановки. Только глаза, но совершенно с другими эмоциями. В них определенно была… юность? Это ведь так просто, тебе не кажется? Стоишь и смотришь на меня, как взъерошенный голодный воробей. Забирай книги, которые я уже прочла, мне совсем не жалко. Бери, бери, не сверли взглядом... Кажется, это было когда-то. В каком-то другом мире. В котором она ещё не была такой бескомпромиссно бесстрастной. Лёгкая складка залегла между бровями. Такого раньше не случалось, память никогда не подводила. Скорее всего, что-то в этом невозможным прошлом было, что-то, что она сама приказала себе забыть и от чего отгородилась годами и знаниями. - Людно? - спокойное удивление вывело из погружения в собственные мысли. Людно, да уж, - редко встречаю людей, которые настолько спокойно относятся к подобному тому, что происходит вокруг. В конце улицы, но не настолько далеко, чтобы не рассмотреть, кто-то тащил на себе раненного человека. Вокруг кипела работа, хаос ещё не закончился. Ладно она, она свою работу уже сделала, а вот почему Министерский работник позволял себе подобную передышку - она понять не могла. Но это было не её дело. К тому же, кажется, беспрецедентно, именно сейчас Кроун была расположена к общению.
Magnus Foragwill: Воздух продолжал холодеть. Зябкий, тягучий мороз пытался проникнуть сквозь одежду, объять, запечатлеть обжигающий поцелуй на пламенеющей душе... Он жаждал подчинить. Он требовал покориться этому времени, этой вакханалии сумрачного холода и запаха смерти. Стать таким же, несущим холод в души, затмевая свет... Форагвил затянулся. Ароматный дым, так непохожий на прогорклый чад своих папиросных собратьев, окутал уютом и обманчивым, но от этого лишь более манящим теплом. Пожалуй, в этом что-то было: дым не давал тепла, но напоминал о том, что тепло есть. В памяти почему-то всплыла гостиная рейвенкловской башни в Хогвартсе - просторная, выполненная в холодных цветах, с отблесками жарко горящего камина на стенах. Башня продувалась всеми ветрами и ночами они частенько завывали за окнами - казалось, лишь для того, чтобы уютнее было в теплой гостиной. Насколько спокойно и приятно было в школе! Там не было нудного начальства, заданий "пойди туда-не-знаю-куда", тупых автоинспекторов и длительного заполнения никому не нужных бланков. Не было горя, которым пронизан окружающий воздух. Не было и намеков на ту пропасть, у края которой застыл нынешний мир. Магнус почувствовал, как побелели костяшки пальцев, сомкнутых на волшебной палочке. Да, ненависть тоже греет, но по своему - жаркой волной, прерывающей дыхание и застилающей глаза, срывающей тормоза и вводящей разум в безумие. Наверное, это и было основной причиной, почему Форагвилл мало участвовал в стычках с Пожирателями Смерти - наказания за Запрещенное колдовство еще никто не отменял. Глубоко вздохнув, молодой человек отвел взгляд от работников Святого Мунго. - Отчего же? За последнее время я видел немало развлечений этих выродков, - голос звучал спокойно. - А время моей работы еще не пришло. И вправду - пока не закончат восстановительные работы, пока не отвезут всех раненых и убитых маглов, делать ему здесь нечего. Некоторое время он сидел молча. Табак тлел, дым медленно плыл по ветру. Присутствие девушки вопияло о потребности более настоятельного ее изучения - ведь не настолько же ей безразлична трагедия, как показалось вначале. Вполне возможно, ему все же удастся выманить эти фото... Магнус еще раз посмотрел в глаза незнакомке. Что-то тут... - Вы - рейвенкловка? - простая догадка. Кто еще может с таким высокомерным безразличием реагировать на окружающий мир? И лицо... Только рейвенкловцы обладают таким лицом - даже объяснить невозможно, какой-то неуловимый налет, по которому всегда можно отличить представителя одного факультета от другого. Гулко отдается в вечернем коридоре шаг пятикурсника. Эта дорога для него известна более, что иным шестикурсникам - путь в столовую. Библиотека. Да, знаний не хватало. Его всегда обвиняли в высокомерии, столь свойственном его факультету: одаренный юноша, знающий большинство тем, которые только через год и начнут изучать, постоянно обвиняющий школьную программу в излишней простоте и буквально пьющий тот поток информацмм, который готовы были на него обрушить книжные своды. Да, ему было мало! Он искал новые источники для утоления своей страсти. Но тут его постигало жестокое разочарование - очень немногие преподаватели давали ему разрешение на посещение Закрытой секции. О, какие только прокляться не призывал всуе на их головы рейвенкловец! Но, увы, это не приближало его к Загадке. Она всегда сидела в том углу. Так долго, что казалась деталью обстановки - маникен, обложившийся книгами и не вылазящий из них. А книги! Эти фолианты, впитавшие пыль столетий, витиевато описывающие сложнейшие ритуалы и магические процессы... Каким взглядом он прожигал эти томы! Как тихо ненавидел эту девушку, имеющую доступ к такому богатству! И был лишь вопросом времени тот момент, когда он отбросит гордость и попросит разрешения полистать вооон тот томик в кожаной обложке с серебряными уголками. Ее звали Тильда. Очень умная, местами жесткая, холодная и резкая. Очень красивая. И достаточно целеустремленная, чтобы получить доступ к вожделенным фолиантам. Сколько часов они провели в той библиотеке? Сколько гуляли вне школьных стен? Она была намного - на 2 года - старше его, поэтому относилась к нему немного покровительственно. До первого спора. Во время этих споров Магнусу казалось, что она просыпается. Что все остальное время он общается со спящей царевной. Но вот стоило лишь ее вовлечь в дискуссию, как глаза вспыхивают, щеки розовеют, даже волосы, кажется, начинают развеваться. Она становилсь настоящей - только лишь для того, чтобы потом, опомнившись, внось залезть в свою уютную скорлупку. Рейвенкловец даже пообещал себе вытащить ее оттуда, но потом Тильда пропала. Ни в библиотеке, ни в гостинной, ни в обеденной зале он не мог ее найти. Потом перестал и пытаться, положившись на случай. А еще позже другие переживания заставили эти воспоминания порости былью, отойти в разряд просто этапа "прошлой жизни". А сейчас - эта встреча. Как все изменилось! Только ее глаза... Точно такие же две капли замерзшего шоколада. Магнус сдержал усмешку - ему было интересно, как она ответит. Или, может, не ответит, а сразу и без объяснений дезаппарирует?
Tilda Crown: Она подняла воротник пальто, укрывая шею от снежного ветра. Становилось холодно, но дискомфорта не было. Холод, только лишь досаждающая условность, до момента, пока не проберётся к коже, заменяя собой тепло, кусая предплечья и ключицы. Тусклый свет серебрил всё вокруг, а поднимающаяся метель укрывала кровавый пятна, сосущей пустотой чернеющие на снегу. Нюансы, внимание к мелочам, за долгие годы Тильда привыкла, что они - неотъемлемая часть целого, ключи к разгадке давно замолчавших тайн. От неё не укрылось, как побелели костяшки его пальцев, а слова, последовавшие за этим, завершили картину глубокой не безразличности, хоть и привычки к происходящему. - Не знаю, от чего, - ответила она размеренно, - многие считают это печальным. Печальным. Именно так. Хотя сама она придерживалась другого мнения. Происходящее вокруг было достойно пристального внимания, конспектирования и донесения до окружающих, до читателей. Странно, но она чувствовала себя крайне ответственной перед ними. Её колонка, прочно закрепившаяся за её статьями передовица, всегда несли только истину. Неприкрашенные факты и некоторые размышления. Тильда знала, что на её имя в редакцию приходило множество писем, в которых содержались обвинения по поводу бесстрастного изложения событий. Что ж. Она не ставила перед собой задачу растрогать читателей или провести агитационную работу, пусть этим занимаются другие. А если её стиль изложения кого-то ранил - она бы посоветовала просто сменить газету. Или сразу перелистывать первые страницы. Но отчего-то тиражи пророка только увеличивались, а главный редактор каждую неделю присылал предложение на место постоянного фотокорреспондента. Письма приходили на вымышленное имя с ней самой ни как не связанное, их забирала экономка, никем не замеченная и очень осторожная. От подобной конспирации зависела жизнь Кроун. Впрочем, последнее время она оборвала любую возможность выследить её. После встречи с Нарциссой Малфой игра пошла куда более опасная. Тильда ждала со дня на день визита Пожирателей Смерти, и ей совершенно не надо было, чтоб кто-то догадался, что Виктория Филдинг, автор статей Ежедневного пророка, и она, Тильда Кроун, один и тот же человек. Следующий вопрос заставил её довольно резко обернуться к мужчине. Лицо же, при этом, выражения не поменяло. Она слишком много лет практиковала безразличие и отрешенность, чтобы теперь эта маска, а было ли это маской, разбилась из-за чьего-то предположения. Внимательный взгляд в серые глаза, в глубь зрачков. Взгляд, который каждый раз доставался экономке, когда Тильда была ей недовольна, взгляд, заставлявший бедную женщину ежиться и не находить себе места. И она вспомнила его. Юношу, казавшегося намного старше своих лет. Поразительно умного, упорного, добивавшегося своего. Чуть ли не единственного, кого она считала достойным споров и дискуссий. Как давно это было? Пожалуй, десять лет назад. Да, именно десять. Рождественские каникулы, когда она была на седьмом курсе. Губы тронула жесткая усмешка. Именно от воспоминаний об этих каникулах, воспоминаний о Магнусе Форагвилле он бежала на Флоренские острова. Она вспомнила то, что приказала себе забыть на многие годы. То, что причиняло беспокойство и томление, а потом перестало быть важным. Тильде уже не было интересно, догадывался ли он, что ей снились их прогулки вокруг замка, что постепенно стало невозможно сосредоточиться на кристальной хрупкости сложнейших формул, что, поняв это, она действительно испугалась своей душевной дисгармонии. Внутреннему хаосу, который внёс пятикурсник в её сердце. Она удрала, словно заяц. Спряталась и закрылась за баррикадой старинных фолиантов. Магия - великолепная наука. Она вносит порядок и логику в разум. Чувства подобный порядок нарушают. И она запретила себе чувствовать. Попыталась. А когда не вышло - сбежала. Чтобы в итоге победить. - Форагвилл, - легкая усмешка. Скорее своему прошлому, чем ему, сероглазому магу сидящему рядом, - ты так и не научился самостоятельно получать желаемое. Констатация факта, проведенная аналогия между его давней страстью к недостижимым фолиантам из Запретной секции и пленкой, покоившейся в её внутреннем кармане. Удивительный наплыв рейвенклойцев на десять квадратных метров. Сначала Эммелина Вэнс, теперь Магнус. Воспоминание о девушке, спавшей когда-то на соседней кровати, вернули в суровую действительность того, что впереди ещё много работы. Начиная проявкой фотографий, заканчивая написанием репортажа. Кроун тут же вспомнила о кадре, на котором был запечетлен юноша, взятый в заложники Пожирателями смерти. Вполне возможно, что Форагвилл может знать его в лицо, или подсказать, где можно получить необходимую информацию. Стоило подумать о сделке. Она отдаст ему пленку, после проявки, а он назовёт ей имена. Оставалось не ясным только одно - Магнус тут же догадается, кто такая Виктория Филдинг, когда в утреннем номере Пророка увидит напечатанные снимки. Но ведь есть заклинания и зелья редактирующие память. Методы не известные Министерству, а по этому не являющиеся запрещенными. Как удобно. Стоило подумать об этом.
Gideon Prewett: Наверное, я устал искать в войне человечность. Совершая одну ошибку за другой, натыкаясь на бесчисленное множество пройденных граблей и вновь возвращаясь к ним, я упорно не хотел видеть, что в войне не было ни правды, ни человечности. Да в ней вообще ничего не было. И я спрашиваю себя иногда, мельком, полувслух: кому это нужно? И ведь отлично знаю ответ – нет ни добра, ни зла, ни противостояния двух лагерей. Есть большая политика и есть живые люди, люди, уходящие, чтобы не вернуться. И в той, большой и недосягаемой политике, балом правят два кукловода, главные бойцы за свободу. Но что это за свобода? Кому же она нужна? Уж не тем ли напыщенным лицам, восседающим на своих постах во время военных действий? Их столы расчерчены клетками, а на клетках гуляют пешки. Оторвать бы к чертям по кусочкам каждую такую клетку, а потом бросить лицом во всю ту грязь и кровь, которую нам плещут под самые ступни, всех этих деревянных идолов. Кто из этих великих воевод, что пачками получают премии за военную службу, хоть раз был на поле боя? Кто из них видел смерть, видел, как мать рыдает над телом погибшей дочери? А ВРВ ежедневно вещает о тех героях, так восхитительно проявивших себя на этой войне, но я уже давно не верю ни единому слову. Потому что кому, как ни мне, точно знать: герои не возвращаются за наградами. Герои уходят без возврата, не имея и понятия о том, что они – герои. Они никогда не прощаются, потому что и не думают, что это последний раз. И мне страшно. Страшно не за себя, не за других, даже не за свою семью – мои родители спрятаны в надежном месте, Молли замужем за Артуром, который никогда не даст ее в обиду, а Феб всегда рядом со мной. Мне страшно за всех сразу, всеобъемлюще, целиком, страшно до дрожи в кончиках пальцев. И никто не виноват – Рейчел, ты же не думаешь, что вина за войну лежит на Том-Кого-Нельзя-Называть, или на министре, или на нас с тобой? Нет, Рейчел, это не так. Это сама вина расползлась по пространству, грязно ухмыляясь в лицо и выдыхая клубы дыма из разрезанной полоски тонких поджатых губ. Почему ее не выгоняют? Она – непрошенная гостья. Я затерян в пространстве, в гуле криков и голосов, чужих и отстраненно близких, я утоплен в чужих слезах, отчаянии невинных, которое всегда воспринималось слишком остро, пожалуй, чересчур близко. А ты врезаешься в меня с размаху, эффектом неожиданности заставляя вернуться к реальности, стучишь зубами, как маленькая девочка. Мне кажется, что ты вышла из эпохи патриархата. Хотя, с другой стороны, таким женщинам, как ты, хочется подчиняться. Следить за жестами и закрывать глаза иногда, чтобы лучше услышать, чтобы не пропустить ни слова. Ты ступила ногами на сырую черную землю из мира, где женщины косвенно правили балом, из мира, где не было вертикалей и линейных отношений: я – король, ты – слуга; из мира, где люди не выгибали спин, а смотрели в глаза, не мигая; золотой эпохи без денег – именно там главным было «прав/не прав», а не «какова цена вопроса?». Там души не вступали в товарно-денежные отношения (друга нельзя купить, но можно подороже продать, помнишь?..) Напомни миру истины, Рейчел. Мир их почему-то стер из памяти. Может, его память просто кончилась, и он случайно потерял на задворках самое главное. И я даже не успеваю с тобой поговорить, не успеваю прервать потока бессвязных слов, а потом ты меня тащишь, тащишь по бесконечным рекам чужого горя. Я столько раз видел все это, но знаешь – мне до сих пор обезумленно больно. - Рейчел, подожди… А потом снова крик, и горящий дом, и вопль матери, самый страшный из всех возможных, и уже не остается мыслей, поводов подумать – просто туда, в огонь, скидывая на ходу мантию, бросая ее женщине, трясущейся на снегу, бросаясь в жар в опасной близостью со смертью. Меня все преследует навязчивая мысль – тебя не должно быть здесь. Я всеми силами обязан не дать тебе умереть, если… Нет. Никаких если. Я убеждаю себя в том, что осечек быть не может. Я стараюсь не думать о смерти в такие моменты, но все равно навязчиво вспоминаю о тех двух кукловодах, когда пламя мимолетно обжигает лицо, и в дыме виден твой расплывчатый силуэт, а где-то далеко слышен крик маленькой напуганной девочки. …Но кто мы без них? Кто мы без тех, кто нас топчет, кто мы без крови из прокушенных губ, кто мы без нашей хоронящейся боли, кто мы без ритма сердца, кто мы без желания покончить со всем этим? Люди ли, куклы ли?.. Подумай, существуем ли мы без тех, кто нас убивает; почувствуем ли мы жизнь без контрастов, без красок, тонов, слез; не потеряем ли мы что-то за поворотами? Я говорю не о мазохизме, вовсе нет, просто ты – ты сама! - чего бы стоила без своих шрамов, разрушенных жизней?.. А мы птицы Феникс. Мы сгораем, чтобы превратиться в пепел, а потом поднять из него голову и возродиться заново. Подумай о природе, осени, мертвых пальцах голых веток – весной на них проклевываются первые листья – это ли не прекрасно, это ли не жизнь в ее соцветиях, в ее рассветах?.. Мы существуем ради побед и поражений, ради контраста. У каждого из нас свои Кресты, которые мы тащим – кто-то несет, сгибаясь от тяжести, кто-то подкидывает вверх от невесомости груза. А ты, ты сможешь дышать в полную силу, чувствовать сердцем, а не разумом, если у тебя не будет Креста? Не думай о том, что нам не повезло – нам, с нашими страданиями, горькими желаниями, утопленными надеждами, – потому что мы счастливы в нашем горе, а ведь это – искусство. Не смотри на беззаботных – на самом деле они не везучие, а обделенные. Ты думаешь, что мне больно, и ты не ошиблась. Но в своей боли я счастлив.
Rachel Gwin: А снежинки, подхватываемые ветром, таяли в воздухе, не достигая земли, вблизи пожара. В любое другое время это зрелище завораживало бы. Но не сейчас, когда на счету каждая секунда. Едва не упав, споткнувшись о какой-то лежащий на дороге камень, девушка резким движением распахнула калитку и устремилась ко входу в дом. Краем глаза она успела увидеть, что аврор бежит следом за ней, так же на бегу сбрасывая с себя мантию. Но некогда было не то что крикнуть ему пару слов, даже махнуть рукой. Глупая… А чего ты, интересно, ещё ожидала? Что он, представительно скрестив руки на груди, останется преспокойно стоять в сторонке от авансцены, наблюдая за тем, как ты несёшься прямиком в пекло? Глупая… А это, оказывается, странное чувство… Понимание того, что кто-то здесь, совсем рядом, за твоей спиной, так же, очертя голову бросается навстречу опасности. Появляется какое-то ощущение… Надёжности, что ли? Когда знаешь, что можно где-то оступиться, и быть подхваченной сзади сильными надёжными руками. Но в то же время… В голове молоточком стучит пугающая мысль «если с ним что-нибудь случится, виновата будешь только ты». Ведь если бы ты не врезалась в него на полном ходу, не потащила бы за собой в лабиринт здешних переулков, возможно, он сейчас сидел бы в каком-нибудь трактире с кружкой горячего грога, или же грелся у камина, отправившись наконец домой после тяжёлого рабочего дня. А ты пару минут назад ворвалась, словно смерч, в его жизнь и невольно увлекла за собой навстречу опасности. Остановись сейчас же, потеряй с двадцать этих драгоценных секунд, скажи ему, чтобы аппарировал за подмогой, чтобы остался успокоить бьющуюся в истерике мать… Да что угодно скажи, в конце-то концов! Ты могла рисковать собой сотни, тысячи раз, но рисковать им ты не имела права! Вбежав на крыльцо, оперативница резко развернулась, с твёрдым намерением остановить друга от совершения столь опасного и необдуманного поступка, но всё вновь пошло совсем не так… Как раз в этот момент с крыши прямо перед её лицом понеслось несколько упавших обломков каменной черепицы. Инстинктивно отпрянув назад, девушка оступилась и полетела спиной вперёд прямо в освященный изнутри отблесками пожара входной проём, хватаясь руками за раскалённый дверной косяк, и её возглас «остановись, Гидеон» потонул в гуле огня и грохоте расколовшейся черепицы. А потом в один момент все мысли смешались. Остался лишь калейдоскоп из жёлтого, красного и чёрного, рисующий перед глазами ужасающие картины. На мгновение, прихожая показалась девушке адом. Обожжённые пальцы нещадно болели а все сигнальные системы били тревогу, от такого обилия огня, дыма и копоти. Откуда-то со второго этажа еле слышался испуганный плач. Воображению оставалось только дорисовать рогатых демонов, на объятом пламенем потолке, для довершения картины. Но индульгенцию на страх перед в ходом в «геенну» ей сегодня забыли выдать… Вскочив на ноги, Рейчел Метнулась к лестнице, ведущей наверх. -Агуаменти! – потушила она заклинанием уже загоревшиеся перила – Агуаменти! Агуа… - но дым, наполнивший помещение, не дал ей произнести очередное заклятье до конца. Закашлявшись, от попавшей в горло сажи, девушка, перепрыгивая через загоравшиеся ступеньки, ринулась вперёд, туда, где по её мнению и находился ребёнок. Лестница под её ногами предательски скрипела, но разве до этого было кому-то дело? За годы работы в оперативном отделе, привыкаешь надеяться лишь на себя. Немудрено… В условиях нынешней войны, нас слишком мало, чтобы работать даже по двое. А «одноразовые» компаньонов, вроде сегодняшнего мальчика из стирателей, даже язык не поворачивается назвать напарником. Ты делаешь своё дело, а он своё. Просто по воле случая вам пришлось в этот момент оказаться рядом. И всё из-за этой войны… Войны, навязанной, но неизбежной… Искусственной, но от этого ничуть не менее страшной. Когда день за днём, стиснув зубы, видишь реки крови с обеих сторон, но продолжаешь делать своё дело, зная, что ты на правой стороне, что ты сражаешься не напрасно, что бьёшься за спокойное будущее для детей, пусть даже, быть может, и не своих… Прорываешься вперёд, к общей цели, переплетая по пути свою и чужие судьбы, не зная порой, чем всё это впоследствии обернётся. Но в то же время ни на минуту не перестаешь думать, чувствовать, вспоминать, прогнозировать… Хотя, иногда, в этой работе, лучше было бы отключать сознание, механически выполняя запланированное, не сворачивая никуда с намеченного пути. Но, это, увы, невозможно. И именно поэтому, сейчас в Годриковой лощине, в одном из объятых пламенем жилищ бежит, спотыкаясь, по лестнице девушка, отделённая, быть может от самой смерти, всего лишь несколькими сантиметрами обгорелого дерева, рискуя каждую секунду рухнуть вниз с высоты прямиком в тот самый ад, который сама себе нарисовала всего десять секунд назад.
Gideon Prewett: А дыма было даже слишком много, и он – везде. От него даже не скрыться, инстинктивно прижимая руки к лицу, ведь он вгрызается в кожу вместе с самим огнем, сажей и копотью. Пожар – это маленькая репетиция смерти. Смерти, которая никогда не приходит неожиданно. Если она обосновалась в гостях, это значит, что ты к ней готов. Гидеон Пруэтт совсем не готов к смерти. И уж тем более не готов к потере, пусть даже и незнакомого ребенка, хрипло рыдающего где-то наверху. А Рейчел, глупая, все куда-то несется сквозь этот карманный ад, и неожиданно в Пруэтте просыпается самая настоящая злость. Эта ярость без адресата, без пометки «вернуть отправителю», всесильная злоба на саму войну, огонь, детский плач. Эта ярость – едва ли единственная военная движущая сила, та сила, что заставляет его рывком рвануться вперед, вверх по шатающейся горящей лестнице, бездумно бросаясь за Рейчел Гвин, уже забывая, куда и зачем… Он резко токнул Рейчел в спину к свободному от огня участку пола и понесся к комнате, откуда доносился надрывный плач – затихающий рев звереныша, который уже не надеется ни на спасение, ни на добрую всевидящую маму. Крик, в котором больше смирения, чем борьбы – как раз то, чего Пруэтт никогда не мог понять. Ведь он абсолютно не умеет смиряться. Только воевать, все выше и выше забираясь по замерзшей лестнице принципов. Если уж на то пошло, он не умеет слишком многого – опускать руки, терять надежду и говорить: «Все кончено». Потому что для него в мире осталось слишком мало границ. Граница между жизнью и смертью – одна из них. Он внезапно отдаленно подумал: о чем он вспомнил бы, если бы умер прямо сейчас? Что пришло бы на ум в проигранной схватке со стихией самым первым, неотложным. А ведь ему так много нужно было бы вспомнить, все то, что уместилось в двадцать три года жизни. И всего пара мгновений – а может, и того меньше, - чтобы выбрать самое важное. Что бы это могло быть? Может быть, утро в Оттери Сент-Кечпоул, сырое и туманное, с проблесками солнца, пробивающееся через темно-зеленую крону величавых кленов и легкомысленных яблонь, утро, пахнущее свежеиспеченной сдобой. А потом крик брата, недовольно высказывающегося насчет пробуждения в седьмом часу утра по воскресеньям. И утренняя газета, развернутая отцом ровно посередине. И еще лай старой усталой псины в будке – лай ради лая. И это была бы весна. …Девочка была очень маленькая и грязная, вся в саже, с обожженными тонкими руками, судорожно и бесполезно прижатыми к лицу, руками, в которые Пруэтт вцепился, дергая ее вверх, хватая на руки – совсем бестелесное невесомое существо с лицом, на котором еще остались дорожки высохших слез, и огромными голубыми глазищами в пол-лица. Это были совершенно нереальные глаза ребенка как будто из другого временного измерения – если бы было время, Пруэтт определенно бы замер от изумления, но времени не было, поэтому он просто бездумно распахнул балконные двери, единственно не объятые огнем в комнате. - Все будет хорошо, - зачем-то ляпнул он скорее себе, чем девочке. Зимний неласковый воздух колко бросился к щекам. За дверью была пожарная оббитая лестница, шатающаяся еще больше, чем та, в коридоре, и Пруэтт, не позволяя себе думать о чем-либо другом, торопливо схватил за шиворот Рейчел – не было ни ощущения тяжести, ни усталости, только страх, бормочущий что-то около висков. Страх и биение пульса – болезненно неровное, предчувствующее. - Рейчел, скорее! Огонь ревел с жадностью, с голодом, и от этого рева сводило судорогой тело, но останавливаться уже нельзя. Уже ничего нельзя.
Magnus Foragwill: Весь мир меняется. Планеты крутятся, вчерашний перегной вновь рождает жизнь, которая, в свою очередь, эволюционирует. И время... Оно, несмотря на свою вопиющую беспристрастность, начинает насмехаться, с тонкой издевкой меняя свое течение, становясь то тягуче вязким и мучительно вялотекущим, то пускаясь вскачь, ускользая ветром сквозь пальцы. Время тоже меняется. Меняется для нас, для людей, идущих сквозь него. Или это мы начинаем идти с разной скоростью и все это - лишь иллюзия? И изменения касаются лишь нашего восприятия? Над этими вопросами Форагвилл любил поразамыслить в свободные вечера. Неторопливо подумать, проанализировать, пофилософствовать. А сейчас, кажется, у него появилась возможность взглянуть на этот вопрос по новому. Ибо он узрел человека, который наверняка упоминался в каких-нибудь зловещих пророчествах. Человека, которого не касалось Время. Человека, который шел сквозь него, не меняясь. Тильда Краун. Кажется, она даже внешне осталась точно такой же, какой он ее запомнил - хотя ничего утверждать наверняка Магнус бы не решился. А речь... Интонация, голос, сами слова - казалось, рейвенкловка подшучивала над ним, намеренно копируя себя сколько-там-летней давности. Что ж, это в какой-то мере упрощало, а в какой-то - усложняло его задачу. Уговорить давнюю знакомую отдать пленку будет не так-то просто. Форагвилл поймал себя на мысли, что, пожалуй, намного проще было бы обездвижить девушку Петрификусом Тоталусом, после чего изъять пленку у неспособного к сопротивлению тела. Несмотря на все неприятие таких методов, отбрасывать идею он все же не стал - вырученная информация наверняка того стоила, а перед Тильдой он потом искренне извинится. Если успеет парировать магический удар... - А ты почти не изменилась. Все так же увлекаешься фотографией и игнорируешь весь мир вокруг себя? Вселенная по-прежнему существует лишь для того, чтобы ты могла запечатлеть факт ее существования? Он затянулся. Возможно, слова прозвучали резковато - как и любое проявление его мнения. Он-то менялся. Он не раз приходил к необходимости искать новые пути, не утыкаться лбом в стены. Перешагивать через себя. Создавать из себя новую личность. А вот она... Понимала ли она, что здесь происходит? Или творящееся вокруг было лишь очередной вехой в вечном информационном безучастном голоде? Молодого человека охватило раздражение, а еще через миг - стыд. Ведь Краун всегда была в чем-то подобна ребенку: всегда такая же наивная и слабая за своей ледяной ширмой, наверное, даже добрая. Злиться на нее, отпускать колкости - все это приводило лишь к лишним поводам для ее уверенности в правильности собственного пути пассивной мизантропии. Иначе, нужно действовать иначе... - Извини. Не могу смотреть на это все спокойно. Эти выродки... Знать бы их в лицо! - Магнус почуствовал, как побелели косташки пальцев, сомкнутых на палочке. Затяжка. Выдох. Спокойно. - А ведь у тебя они наверняка засняты... Жаль, если эта информация пропадет втуне.
Sirius Black: Кто сказал, что страсть опасна, доброта смешна, Что в наш век отвага не нужна? Как и встарь от ветра часто рушится стена. Крепче будь и буря не страшна. © Война никого не щадит и никогда не ждёт. Она врывается в один из таких тихих, безмятежных вечеров, бесцеремонно нарушая его покой, и вызывает тебя на бой. Без брошенной белой перчатки, без приглашения к барьеру, без права первого выстрела. Подло, со спины, в тени сгущающихся сумерек она приходит отчаянным криком боли и запахом горелой плоти. Ты не успеваешь и опомниться, как далеко не маленькая деревенька уже охвачена паническим ужасом от царящего вокруг зверства. Магглы сходят с ума от одного только вида гигантов, давящих людей, как насекомых. Круцио – и не нужны ни великаны, ни огонь, чтобы ад стал вашей болью. Империо – и вы убьёте свою мать, свою жену, своих детей, упиваясь их мучениями. Авада Кедавра – и вас уже ничто не спасёт. Хлопок аппарации – один, другой. Нас так мало, но в каждом горит решимость – бороться до конца. Сражаться за победу. Иначе никак. Мы сильны своей верой. Рука привычным жестом выхватывает палочку из заднего кармана брюк. Обездвижить. Обезвредить. Обез... да, не помешало бы, и обезглавить, но не лишать же стражей Азкабана единственной радости жизни. Вместо этого – контрольный Ступефай, и посылка дементорам, ещё тёпленькая, упакована в придорожном сугробе. Знать бы наперёд – не забыл бы подписаться отправителем. Блэк давно потерял счёт времени и ориентацию в пространстве. Не имея ни малейшего представления о том, сколько часов прошло с тех пор, как развязался этот бой, он брёл по улицам полуразрушенной деревни, силясь разглядеть что-либо перед собой. По разгорячённому лицу волшебника хлестали порывы яростного ветра, хлопья снега слепили глаза, застилая взор. Приходилось глядеть в оба, чтобы при случае угостить встречных Пожирателей доброй порцией свеженьких заклятий, а самому во всей этой катавасии не попасть под перекрёстный «огонь». Но Сириус не был бы самим собой, если бы не умудрялся попадать куда угодно, когда угодно и во что угодно. К зловещему завыванию метели резко прибавился новый, назойливый гул, возвестивший о приближении автомобиля, и тут же из-за поворота выскочил Ленд Ровер, явно потерявший управление в снежную бурю. Свет фар на какую-то долю секунды выхватил из тьмы ошеломлённое лицо Блэка, едва успевшего ретироваться с проезжей части, во всю мощь своих лёгких поминая штаны Мерлина, но слова мага потонули в оглушительном грохоте. Не сбавляя скорости, автомобиль вылетел на обочину и врезался в массивный ствол старого дуба, раскинувшего свои широкие кроны высоко над дорогой. Прямо на глазах у Сириуса дно машины стали лизать жадные языки пламени, поднимаясь к дверцам и капоту, из-под которого уже валил дым. Припустив бегом к месту аварии, Бродяга с облегчением отметил, что пассажиры в составе двух взрослых и одного ребёнка не пострадали и уже самостоятельно покинули горящий «экипаж», удаляясь от него на безопасное расстояние. Огонь стремительно разрастался, как вдруг послышался душераздирающий плач: – Блэкки! – глотая слёзы, кричал парнишка, тщетно вырываясь из крепких отцовских объятий. – Там остался Блэкки! – Боже, собака в машине! – беспомощно заламывая руки, женщина в отчаянии смотрела то на сына, то на мужа, то на маленькую, чёрную мордашку, заливающуюся истошным лаем на заднем сидении авто. И думать уже было некогда. Совсем. Только действовать. Потому что любая задержка могла иметь самые трагичные последствия. Для них обоих. Для Блэкки – с её животной боязнью огня, – и Блэка – с его неисправимой гриффиндорской дуростью храбростью. Рвануться к машине, не смотря на боль и слезящиеся от жара глаза. Распахнуть заднюю дверцу, чтобы маленькая собачонка от переизбытка чувств сбила тебя с ног. Скатиться кубарем со снежной горы, наваленной на обочине, обратно на дорогу и услышать прямо над собой, рёв взметнувшего в небо пламени. Осколки стекла и железа разлетались во все стороны, а Блэк, сгребя в охапку тёплый комочек шерсти, ласково лизавший ему руку шершавым языком, распластался у подножия сугроба. В ушах анимага всё ещё гулким эхом отзывался гром взорвавшегося автомобиля, зато на почерневшем от копоти лице играла победная ухмылка – жизнь, определённо, скучна без риска.
Remus Lupin: Абзац подкрался, как водится, незаметно... (с) В небесной канцелярии, определенно, решили, что одного дня для восстановления дееспособности после полнолуния оборотню будет вполне достаточно. Что при этом считал Люпин не обсуждалось даже им самим. Только вчера поутру он пришел в себя в подвале пустого дома, куда три дня назад сам себя запер. Правда, что прошло три дня Ремус узнал чуть позже, когда выбрался из своего заточения и нашел номер "Ежедневного Пророка". Остаток дня пришел в приведении себя в хоть какое-то подобие порядка. Ремус вытаскивал из-под ногтей занозы, старался не поделиться с белым приятелем человеческой едой и старательное избегание любых контактов со внешним миром. А на следующий день жизнь вновь бесцеремонно ворвалась в замкнутый мирок его маленькой квартирки. Война. Все та же бесконечная, беспощадная и бессмысленная. Так и пришлось Люпину, стиснув зубы и послав болезнь на три английских буквы, отправится в Годрикову Лощину. И пусть бы только кто-нибудь попробовал в этот момент предложить ему остаться. После нескольких лишь чудом пролетевших мимо Смертельных заклинаний, тело перестало выделываться, дескать, оно болеет и знать не знает что такое двигаться, и разом вспомнило все дуэльные навыки, да и разум очистился от вечной послеполнолунной хандры. Правду говорят - все депрессии от ничегонеделания. Вжик-вжик-вжик, уноси готовенького (с) Счет времени, как и заклинаниям, Ремус потерял почти сразу. Как и удачным заклинаниям, тем более что в большинстве случаев понять попал или нет было сложно. Заклинания улетали в круговерть мокрого снега, и разобрать его дальнейшую судьбу было просто невозможно. Кажется, в той стороне кто-то упал, но разглядеть нет и секунды, потому что прямо в лицо летит ярко-зеленый луч, и надо уже самому падать, чтобы пропустить Смерть. И вскочить, наплевав на протест усталого тела, и пустить по обратному адресу Stupefy. А потом бежать, потому что Бомбарда - не то заклинание, от которого стоит пробовать увернуться. В начале схватки Ремус объявился чуть ли не на центральной площади, но через сколько-то времени (час? два? три?), когда из обзора исчезли проклятые черные плащи врагов, он огляделся и обнаружил, что заварушка увлекла его едва ли не на окраину. Вот попытка идентифицировать свое местоположение его и сгубила. А двум врагам понравилось как усталый оборотень бегает от взрывного заклинания, и Люпину еще повезло, что он взял выше, чем надо. Стена прямо над головой взорвалась так неожиданно, что Рем сперва и не понял откуда направлен удар. Взрыв изрядно оглушил оборотня, да еще и по голове в добавок к острым осколкам присоединился довольно увесистый булыжник. Почти до скрежета стиснув зубы, Ремус попытался подняться, каждое мгновение ожидая, что подъем прервет зеленая вспышка, но враги отчего-то медлят. Чего ждете, трусы, скрывающиеся под масками? Я же поднимусь, и... Визг тормозов, белая вспышка, ощущение чего-то большого, металлического, пронесшегося буквально в трех футах от головы. Ничего не понимая, Ремус поднимает голову, но видит лишь алые огни на заднем бампере автомобиля, стремительно сворачивающего за угол. Еще секунда, и взгляд находит две черные фигуры на другой стороне улочки. Кажется, нападения маггловского автомобиля они не ожидали, чем и дали Рему время, чтобы поднять палочку. Две секунды - и можно выдохнуть и предпринять еще одну попытку подняться. Дикий перезвон в голове, будто кто в шутку засунул туда собор с пьяным звонарем, боль в груди... дальше непонятно, потому что оттуда, куда укатил неожиданный спаситель Люпина, доносится взрыв. Как он оказался на ногах - шут его знает. А вот идти быстро не удавалось, картинка "ехала" и все норовила перевернуться темной стороной. А вот этого не надо! Шатаясь как пьяный, Люпин побрел к улице, озаренной пожаром как мог быстро. Добравшись до места, Рем обнаружил изуродованный скелет того самого автомобиля, что своевременным появлением явно спас его шкуру, и четыре человеческих силуэта. Что здесь произошло было понятно даже больной во всех смыслах голове Люпина. Поминая Мерлина, Моргану и прочих знаменитостей, Рем заковылял для ревизии жизнедеятельности. Знакомость самого близкого к очагу взрыва человека до контуженного пока не доходила, но направлялся он именно к нему, потому что троица магглов уже осторожно зашевелилась, что явно свидетельствовало о том, что они живы. Стоило Люпину приблизиться к лежащему человеку, как откуда-то из-под него выбралось нечто маленькое, черное... и донельзя испуганное. Встав перед человеком, собака просто изошлась в истерическом лае. "А, от меня же волком несет..." - Такое поведение после полнолуния не было сюрпризом для Ремуса, не одна собака так реагировала на него... точнее, почти все, не считая Сириуса. - "Где же ты, дружище?"
Tilda Crown: - Ни что не существует индивидуально для меня, это, несомненно, большой плюс, для данного "ни что", - как-то рассеянно отозвалась девушка. Метель разыгрывалась не на шутку и начинала доставлять неудобства, где-то вдалеке вспыхнул столб огня. Тильда вновь оглянулась на Магнуса. Ещё не настало время твоей работы? А ведь там, в деревне, наверняка, кто-то мечется, спасает людей из полыхающих пожаров, помогает разгребать завалы и приводить лощину в божеский вид, а ты сидишь и поддерживаешь милую беседу с человеком, у которого, возможно, только возможно, есть такие важные для министерства снимки. Я-то свои отношения с вселенной уже выяснила, а ты? Даже не разбираясь в людях, я вижу, как ты изменился. В общем-то нет ничего странного в том, что ты не среди авроров, что ты не бросаешься в смерть и боль с головой, ты сам, так же, как и я, в стороне. Мне вполне хватает смелости признавать, что эти великолепные трагедии и страдания меня не трогают, я старательно конспектирую их, словно это лекции, отправляю в печать ,а потом оставляю пылиться на полках в Гринготс. Метель вела себя по-хозяйски, зима вообще выдалась непредсказуемо холодной и Тильда не была одета по погоде. Приталенная рубашка, теплый белый свитер, прямая юбка из плотной шерсти в широкую клетку, темно-синее пальто со стойкой, аппарируя из дома она не захватила ни шарф, ни перчатки. Увлеченная съемкой, Кроун сначала даже не заметила холода, а теперь он стал невыносим. Но, тем не менее, возникло ощущение, что она вдруг вернулась на десять лет обратно. В уютную и знакомую библиотеку, к своим книгам. И опять видела рядом с собой всё того же рейвенклойца. В то время на кону стояли знания, а теперь чьи-то жизни. Если тогда она с легкостью поделилась результатами своих трудов, то не имело смысла отказывать теперь, кроме прочего, Магнус вполне мог помочь ей с опознанием людей на снимках. - Метель начинает доставлять ощутимые неудобства. Я предлагаю тебе сделку, Магнус. Нет, я не отдам тебе пленку, - сразу отрезала девушка, - но сейчас я отправлюсь домой и проявлю снимки. Ты поможешь мне опознать людей на них, я думаю, раз ты работаешь в министерстве, то, возможно, знаком с ними. В этом случае ты получишь копии колдографий. А ещё мне нужна будет клятва, - короткая пауза, словно она пробовала данное слово на вкус, - клятва, что ты никогда и ни при каких условиях не упомянешь, у кого и где взял данные снимки. На самом деле над формулировкой нужно ещё поразмыслить, но с другой стороны... Сам Магнус и те, кому он потащит колдографии, увидят завтра в печати репортаж Виктории Филдинг. Все решат, что министерскому работнику каким-то чудом удалось пересечься с фотокорреспондентом, которого и в самом пророке видело всего два человека - главный редактор и ещё какая-то журналистка. Оставалось только надеяться, что не возникнет петли, и Форагвилл не станет каждый раз являться на порог за новой порцией колдографий. О нет, не таков был ни гордый юноша, которого она помнила, ни уж, тем более, мужчина, сидевший рядом. - В любом случае, устраивает, или нет, тебя данное предложение - я собираюсь убраться от сюда, у меня ещё много работы. Тильда плавным движением поднялась с лавочки, сразу же получив порцией колючего снега в лицо. Перед тем, как аппарировать – стоило бы снять защитные чары, но не дождавшись ответа от Магнуса, прекращать действие заклинания, Тильда не собиралась, когда-то давно он был крайне благоразумным юношей, но всё меняется. Приводить его в свой дом то же не было очень благоразумным, но у себя дома девушка никого не боялась. К счастью, у аппарации есть ощутимый минус – ты не можешь перемещаться в незнакомые тебе места, а в доме, везде, исключая первый этаж, была раскинута сеть заклинаний оповещения и магических ловушек, многие из которых министерство запрещало расставлять в домашних условиях. Тильда потратила много времени и сил, чтобы чувствовать себя в безопасности.
Rachel Gwin: На пределе. Не сердце и лёгкие, но каждая клеточка работает на износ, будто в последний раз. Датчики зашкаливают, но приборы не дают сбой. Нет права на промедление, нет права на ошибку. Ты не задумываешься о том, толкают ли тебя в спину, тащат ли куда-то – в мозгу пульсирует всего одна мысль, которую невозможно перекрыть. Во всём мире остался лишь этот детский плач, а более – ничего. Здесь цель одна на всех. Она проста и понятна. А важен лишь результат. Ведь ни капли не важно, кто именно первым возьмёт испуганного ребёнка на руки, кто первым шагнёт на улицу, кому будет на выдохе шептать благодарности мать… Главное сейчас – просто не дать оборваться, по вине этой жестокой войны, ещё одной невинной жизни, вот и всё. И не возникает никаких картин или образов, а-ля «вся жизнь промелькнула перед глазами». Более того – ты вовсе не думаешь о смерти. По крайней мере, о своей собственной. Сказать по чести, ты вообще ничего не думаешь. Лишь чувствуешь. Полуинстинктивно. Потом, когда ты будешь вспоминать происходящее, то толком и не вспомнишь деталей. В памяти отпечатается лишь этот плач, да красно-жёлтые вспышки вокруг. Все будут сыпать вопросами, требуя всё новых и новых, более точных и красочных подробностей, а ты лишь разведёшь руками – разве опишешь всё так словами, как было на самом деле? Разве сможешь передать все те чувства, ощущения? Слушатели понимающе покивают головами, но в глазах их промелькнёт плохоскрываемое разочарование. Как же, ждали героя, а он не может и двух слов связать. А тебе лишь останется чуть-грустно улыбнуться. Это не главное… Главное уже сделано. Пламя уже кажется живым существом. Этаким здоровым любвеобильным рыжим псом, так и норовящим лизнуть тебя за ногу, как только ты зазеваешься. А ты каждый раз чудом отскакиваешь в последнюю секунду, лишь слегка опалив низ мантии. Но вот и последняя ступень. Дверь, коридор, ещё одна дверь – всё сливается в какой-то сплошной кошмар. Дым застилает глаза, но по голосам понятно – ребёнок уже в относительной безопасности. Этим рукам Рейчел не задумываясь доверила бы собственную жизнь, и даже что-то более ценное, если бы таковое у неё было. «Всё будет хорошо» - доносится сквозь рёв огня до измученных окружающим шумом ушей. Я верю, Гидеон, правда верю. Верила бы даже, зная, что до последнего вздоха осталась всего пара-другая секунд. Верила бы в тебя до последнего, так же как и сейчас – всем своим существом, не давая себе права усомниться ни на мгновение. Верила бы как в себя, даже больше. Ведь я слишком слаба, слишком наивна, доверчива, слабохарактерна. А ты… Ты найдёшь в себе силы на следующий шаг, стиснув кулаки так, чтобы посинели костяшки пальцев, закусив губы до крови вырвешь у злодейки судьбы дюйм за дюймом спасительный шанс. Ты выкарабкаешься, я знаю. Я верю. До последнего. И всё. Пустота. Какой-то собственный, твой персональный изолированный микрокосм. И лишь сильная, уверенная рука, тянущая тебя куда-то вверх и вперёд. Неожиданно в глазах потемнело – огненные цвета сменились на тёмное ночное небо. Глоток свежего воздуха в лёгкие – так вот, оказывается, что вы называете этим вторым дыханием… Прыжок. Кажется всё… Как только рука Гидеона отпустила воротник, колени обессилено подкосились, и девушка рухнула лицом в низ на этот холодный спасительный снег. Всё тот же вой пламени и треск дерева, но уже где-то там, позади, на расстоянии. И голоса, где-то совсем рядом, всё те же. Только нет в них прежнего отчаяния и страха. Слёзы звучат в них по-прежнему, но смешаны они не с ужасом, а с облегчением, может даже с крупицами спасительного счастья. Внезапно пришло осознание того, что всё уже позади. Всё кончилось. Она жива, Гидеон жив, ребёнок спасён. А что ещё? Ничего более и не требовалось. Снег обжигал и колол незащищённое лицо и ладони, но девушке было всё равно – она загребала снежинки губами, почти вдыхала их, будто не в силах насытиться. Мозг ещё не успел отреагировать на смену обстановки, немудрено. Но всё будет хорошо. Всё уже хорошо. Она же так исступлённо верила в это.
Gideon Prewett: С воем пожарная лестница под ногами вдруг рухнула вниз, и все, что оставалось делать, - что есть силы оттолкнуться и прыгнуть в пустоту. Рейчел, скажи, ты не замечаешь, что этот мир объявил забастовку? Пока неясно, кому и как, но определенно объявил. Не разгласив ни условий, ни заговорщиков. Я чую в воздухе этот запах. Я его не перепутаю... Только вот знаешь, Рейчел, временами я ищу этих бунтарей взглядом в толпе. Я ищу... и не нахожу. Но запах, запах, откуда же он взялся?.. Он не появляется из пустоты, его рождают, его выпускают из губ, как что-то очень тайное, невесомое, как папка под грифом «Совершенно секретно», как признание в любви, фраза: «Мамочка, прости, я разбил твою любимую вазу...» - как все, что важно для нас, слишком лично, нерушимо. Таков и этот запах. Он секретен, запрограммирован во мне по умолчанию, я узнаю его по нотам. Но где, где они, носители этого запаха? Я принюхиваюсь получше, я ищу в толпе бунтарей, но их нет, они где-то потерялись, они оставили только цистерну аромата забастовки и скрылись. А я стою в этом скопище запахов и очень медленно начинаю догадываться: меня уволят, Рейчел, меня обязательно отсюда уволят. Забастовки не наказуемы, в этом мире правит свобода слова, но я ведь только сейчас понял, Рейчел – оказывается, забастовки никакой и не было. А уволят меня за то, что я бастовал один... А мне... а мне, знаешь ли, почти все равно. Я найду себе другую работу. Не знаю, может, я и там буду бастовать – в любом случае, почему бы не превратить это в образ жизни?.. Ведь отталкиваться – это то, что у меня получается лучше всего. Мир одиноко крутанулся по вертикали, обрел краски и снова обесцветился, падая в сухой мертвенно-белый снег с крапинками пепла, кашель прорвал глотку, и стало опять холодно. Спасительно холодно. Девочка закричала. И мать, и дочь – они обе. Но Гидеон почти уже не слышал. Когда осознаешь, что все еще жив, ощущение прямо противоположное – как будто бы что-то кончилось, как будто пережил еще одну смерть. - Живая? – этот голос похож на хрип, определенно больше на хрип, чем на голос. – Живая, говорю? Рейчел! ...Я не сумасшедший, Рейчел. И не страдаю провалами в памяти. Просто временами я не хочу это помнить. Войну, снег, твою опущенную спину. И моя память со мной в ладах. Она помогает, если хорошо попросить. Только обо мне не проси ее никогда. Я хочу, чтобы ты меня помнила. Чтобы ты не захотела меня забывать. Так, как я не хочу отпускать твою руку. Так, как я хочу говорить с тобой, спасать тебя из огня, как хочу сейчас что-нибудь горячее вроде любви и верности, или глинтвейна, например (плохой из меня вышел бы шпион, я совсем не умею сопротивляться твоим глазам). Простите, господа Пожиратели, я могу понять многое, очень многое; все, кроме вашего рабства. Кроме того, с какой небывалой покорностью вы отдаетесь вашим порокам, страданиям, чаяниям, я не понимаю, почему вы не боретесь, почему вы молча смотрите в лица ваших псевдогосподинов, ваших мучителей, ваших убийц. Какая мерзкая работа у Министерства – делить людей на Пожирателей, министерских шавок и членов Ордена. Само по себе деление отвратительно. Но оно есть, оно устаканивается, примерзает внутри, как насекомое времен ледникового периода, закованное в броню изо льда, примерзает, не успев сложить крылья, съеженное, несчастное, бесславное, в надежде, что когда-нибудь кто-то найдет его и растопит лед. Скажите, вы на это надеетесь? Признайтесь, вы упорно заковываете себя в лед в тайной, бессознательной надежде, что вас найдут ученые через много-много лет, найдут и растопят, обязательно снимут корку льда. И вы правы. Вас найдут, обязательно найдут, будьте уверены, но уже не оживят, уже не заставят распахнуть крылья. Потому что вы убили себя, вы сами себя убили, убили из надежды, из стремления к лучшему, но почему же, почему не полетели на свет, почему вы забыли о том, что есть теплые края, где всегда можно переждать ледниковый период?.. Потому что вы рабы, господа. Рабство – ваша вторая натура. Ехидные усмешки, хитрость, пустозвонство – это ли не истинное поклонение перед выдумкой? Но это же смешно, разве вы не видите? Смешно и так грустно. Ведь рабство давно отменили, знаете ли. А вы все еще поклоняетесь своим деревянным идолам. Неужели глухая деревяшка лучше, чем живой человек из плоти и крови? …Шаги хрустят в снегу, как свежие простыни, воздух так прозрачен, что трещит по швам от мороза; когда я наконец встаю из снега, я счастлив, что не выдумал тебя этой ночью, потом протягиваю руку, чтобы ты встала, а мама с дочкой все кричат и плачут, плачут и кричат. Потом я целую кончики твоих пальцев, и они быстро согреваются от дыхания. Летите уже к свету, бабочки, летите и не сворачивайте, только не костенейте в этих краях. Вы не успеете сложить крылья, если не взлетите прямо сейчас.
Rachel Gwin: ost -Жива? Скорее да, чем нет – негромко произносит девушка на выдохе, медленно садясь, уперевшись руками в затвердевший снег. Казалось – уже вот он, твой предел. А через пять минут сердце уже помещается в грудной клетке, наконец-то перестав выпрыгивать из неё с пугающей силой и частотой за сто раз в минуту, а губы больше не хватают судорожно воздух, в попытках наполнить лёгкие как можно больше. В мозг наконец-то поступают нервные сигналы от обожжённых участков кожи, и на глаза невольно наворачиваются слёзы, которые даже сил нет стереть. Организм медленно перестраивается на обычный режим работы. Она понимает измученный взгляд. Разве это ты, Гидеон? Неужели передо мной сейчас тот самый Пруэтт из министерства? Тот неловкий парень с милой улыбкой, с которым я так люблю сбежать куда-нибудь в обеденный перерыв из надоевших офисов, чтобы выпить чашку бодрящего кофе и улыбаться его беззлобным шуткам? Он сейчас, без лишних слов, взял и спас одну… Да что там одну – две, по большому счёту, жизни! Только не опускай глаза и не говори, что так поступил бы каждый мужчина на твоём месте. Не каждый, Гидеон, не говори ерунды. Тебе ли не знать всего равнодушия, а порой и жестокости нашего мира, где, порой, люди руки не могут друг другу подать, не то что рискнуть всей жизнью. А ты можешь. Ты не все. Настоящий «муж силы», один из «судей израильских». Рядом с тобой даже я чувствую себя чуточку храбрее. А, как сказал кто-то мудрый, надо самому очень сильно почувствовать, чтобы и другие почувствовали. И я тоже чувствую сильнее, когда ты рядом. Иногда мужественнее, а иногда и женственнее. И не нужно махать руками и бормотать, что и вовсе ты не герой, а самый обыкновенный. Не обыкновенный, мне лучше знать. - Ты необыкновенный, Гидеон – улыбнулась сквозь силы девушка, вставая, опираясь на протянутую им руку. – Спасибо. А что тут ещё добавишь? Мы оба знаем, что здесь не нужны слова. А, в самом деле, что сейчас можно сказать? Видел, как сильно горел шкаф возле двери на первом этаже? Глупо. Как хорошо, что мы оказались рядом? Очевидно. А вот мы вчера в министерстве…? Неуместно. Ты ведь и без слов понимаешь всю ту благодарность, которую я сейчас в силах испытывать. Ты всегда меня понимаешь… В этом весь ты. В этом и во всём сразу, что рядом с тобой. Даже в моих согревшихся пальцах. Несколько секунд девушка просто смотрела в глаза аврору, а потом, от переизбытка чувств, резко шагнула вперёд и обняла, обвив тонкими руками плечи и шею, прижавшись к нему щекой, ещё более пачкая и без того уже измазанную рубашку. - Всё уже позади – еле слышно прошептала она. Сквозь заполнивший всё запах дыма и гари пробивался другой, такой знакомый, не похожий на что-то другое. Хотя, Рейчел почему-то всегда ассоциировала его с запахом тюльпана – своего любимого цветка. Она закрыла глаза и облегчённо вздохнула. Сказанная наконец-то вслух, эта фраза словно поставила окончательную точку в происходящем, словно финальный свисток в долгом-предолгом матче. Сейчас девушка чувствовала себя в полной безопасности. Хотя, что есть безопасность, в мире, где регулярно творятся такие вещи, что уже бессмысленно страшиться чего-то конкретного, и можно бояться, даже не выходя из собственного дома? Ответа на этот вопрос оперативница не знала, но, тем не менее, понимала, что это ощущение и есть ощущение безопасности. Ощущение того, что в мире есть человек, который не даст тебе пропасть, и он сейчас здесь, совсем рядом. А значит, всё будет хорошо. От размышлений отвлёк звук сирены. Видимо, сюда уже ехала бригада маггловских пожарных, на своей огромной машине. Теперь они явно смогут сделать здесь куда больше чем они двое. Девушка нехотя отстранилась от аврора. - Мне кажется, нам пора … Эти «пожарные»… Я думаю, они сделают всё что нужно. А мы здесь больше не нужны. Она вновь заглянула Гидеону в глаза. Вот всё и кончилось, и пора было возвращаться на привычный круг.
Magnus Foragwill: Прикрыв глаза, Магнус сделал последнюю затяжку. Это чувство всегда было немного особенным, ведь именно в эти моменты ощущался аромат самой трубки - старый, родной, запомнивший и отразивший все размышления и эманации настроения. Он не любил новомодные маггловские поделки из искусственных материалов, после них во рту оставался мерзкий привкус резины и пластмассы. Тем более ему не нравились другие проявления табачной зависимости - будь то дорогие сигары или обыкновенные папиросы. Все они были бытовыми, бездушными... А трубка, Так или иначе, настраивала на созерцательный, философский лад. Последняя же затяжка обычно означала конец задумчивого ступора. И сейчас Форагвилл пришел в весьма активное состояние духа. Глаза открылись, взгляд стал твердым, спина выпрямилась. Голос приобрел деловитые нотки: - Если ты уверена, - а иначе, насколько он помнил, и быть не могло. - То предлагаю приступить к реализации этой идеи незамедлительно. На иронию в голосе он предпочел не обратить внимания: позубоскалить на этот счет он еще успеет. По крайней мере, хотелось в это верить. Хрупкая женская фигурка в атмосфере начинающейся вечерней метели показалась неожиданно беззащитной. Интересно, как она сама это воспринимает? Действительно противопоставляет себя остальному миру? Маг ощутил неожиданный прилив жалости. Каково это - пребывая в одиночестве, жить в неизменном мире года от года? А в том, что она одинока, он не сомневался ни минуты - иначе между этой высокомерной дамой и той холодной рейвенкловкой была бы хоть какая-то разница. Возникло непонятное желание не то успокоить, не то по мальчишески взъерошить ей волосы - чтобы расшевелить и заставить с гиканиьем гоняться за наглецом. - Ты позволишь? - он подошел и, по возможности деликатно, приобнял Тильду. А со стороны она кажется выше и как-то уверенней в себе... Странное ощущение, как будто он ее впервые видит. Или это оттого, что настолько близко они никогда не находились? Это и все остальные чувства продлились недолго - ровно столько времени, сколько нужно для аппарирования. Что ж, остается надеяться, что работник Славного Министерства Магии не ошибся, доверившись старой знакомой. ==>La maison du corbeau
полная версия страницы